Титус Кроу - Брайан Ламли Страница 73

— Кис, — сказал я зверушке, — пожалуй, с вершины этих холмов я мог бы лучше разглядеть окрестности. Как насчет того, чтобы мы с тобой забрались наверх и посмотрели, что стало с планетой?

Почва на склоне холма была чрезвычайно сыпучей. Ее покрывали чешуйки серо-коричневой ржавчины. Но тут и там попадались горизонтальные слои более плотной почвы, и мне удавалось использовать их в качестве точек опоры. По мере подъема я заметил еще двух пушистых гусениц. Через некоторое время из норки вылезла еще одна. Ближе к вершине я увидел целую компанию пушистых ползучек. Они сгрудились около серо-зеленого кустика и, похоже, поедали его колючие полузасохшие веточки и поникшие листья. Я не стал задерживаться и более внимательно разглядывать это зрелище. Я опустил моего маленького приятеля на землю, оставил среди его сородичей около кустика, а сам пошел дальше, тяжело дыша и хватая ртом воздух. Наконец я остановился на вершине холма.

Вот когда я ощутил первые признаки невероятного страха, от которого мои зубы застучали еще сильнее, чем от леденящего холода, и волосы на затылке встали торчком. Нет, это был не просто страх. Я стоял на холме, ужасаясь от пейзажа, который лежал передо мной в конце моего фантастического путешествия. Ибо это действительно были сумерки Земли. Я стоял у смертного одра планеты, и если нужно было какое-то доказательство, то это доказательство сейчас висело в виде отвратительного бледного серпика в небе над далекими горами. Это была луна, а раздутый оранжевый шар прямо над моей головой мог быть только солнцем — некогда золотым и огненным, а теперь ставший тусклым и умирающим!

Слабый, призрачный ветерок пошевелил пыль веков у меня под ногами. Я с болью вдыхал разреженный воздух и медленно поворачивался на месте, чтобы увидеть и запомнить все в этом пейзаже, на этой планете, разоренной временем. Моя наблюдательная точка находилась несколько выше окружавших холм окрестностей. Я стоял как бы на краю кратера. Скорее всего, моя машина времени приземлилась на дно этого кратера. По всей видимости, теперь, когда атмосферная оболочка Земли так истончилась, сюда стали гораздо чаще падать метеориты. Я оглянулся, чтобы посмотреть на свои часы, оставшиеся позади, ниже того места, где я теперь стоял. Меня успокоило странное лиловое сияние, в круге которого безмолвно стояли часы, словно некий корабль пришельцев в лунной долине.

Потом я снова повернулся к невероятному зрелищу за пределами стенки кратера, к картине планеты, стоящей у врат смерти. Как я уже говорил, над далекими горами висел бледный серпик луны, но даже горы стали какими-то более низкими и плоскими, чем должны были бы быть. Казалось, тысячелетия сплющили их своим весом, ветра веков сдули с них многие тонны песка, и вот теперь они стояли вдалеке, на горизонте, словно унылые горбы, лишенные всякого волшебства.

Между мной и горами, под этим страшным полуденным солнцем, тянулась большая плоская равнина, местами покрытая серыми и красноватыми пятнами, похожими на ржавчину. Не таким ли красноватым выглядел Марс, когда я в детстве смотрел на него в телескоп? Не гадал ли я тогда — может быть, эти большущие красные пятна когда-то были городами, а прямые, необъяснимые линии между ними — дорогами?

Это — Земля? Третья планета от Солнца, зеленая, пышная, бурлящая жизнью, ревущая яростью природы и омываемая великими океанами, — это она? Эта чаша, наполненная пылью, ржавчиной и измученными лишайниками, где ползают глупые пушистые гусеницы, где дует усталый ветер, где царит холод, а воздух лишен жизни, — это Земля? Не может быть! Однако я знал, что это так. И я снова задумался о том, на сколько миллиардов лет в будущее меня занесло.

Я поежился и подул на замерзшие руки, сложив их «ковшиком». Интуиция подсказала мне, что в своем путешествии во времени я не так уж далеко продвинулся в пространстве. То есть я понимал, что моя машина несет меня все дальше в будущее, но при этом продолжает сохранять свое первоначальное географическое положение в пространстве. Если я был прав, то получалось, что мои часы оборудованы неким механизмом автоматической компенсации движения планеты и изменений уровня поверхности, потому что если бы такой компенсации не было, то в конце путешествия во времени часы могли материализоваться где угодно. На огромной высоте в воздухе, под землей и даже в глубине океана — ведь на протяжении веков материки поднимались и опускались, словно бесконечные волны тяжелого моря.

И вот теперь я стоял не так далеко от того места, где стены Блоун-Хауса когда-то защищали меня от сюрпризов погоды — и даже от буйства тех злобных духов воздуха, которые терзали мое жилище на момент нашего с тобой бегства, де Мариньи. Бегства в другое время. Теперь я стоял на мертвой планете, под полуденным солнцем в зените, а холодно было, как в Лондоне в ноябре! Жуткое было ощущение — стоять на ребре кратера в сумеречной стране, в конце времен…

Холод все упрямее пробирался к моим костям, и я начал бить руками по телу, видя, как пар, вылетающий изо рта, в разреженном воздухе превращается в снежинки. Тогда я решил пройтись по ребру кратера до его дальней стороны. Я подумал, что оттуда, быть может, откроется другой вид на окрестности. Сначала я шел медленно, стараясь не упасть и не скатиться по крутой стенке кратера, но вскоре мне пришлось заставить себя шагать быстрее — настолько быстро, насколько позволял бедный кислородом воздух и мое затрудненное дыхание. У меня в душе вдруг забрезжила искорка надежды. А вдруг… А вдруг на этой выветренной скорлупке планеты все-таки еще живут люди? Быть может, они обитают внизу, под мертвой корой, ближе к теплому ядру? Вдруг там возвышаются колонны и шпили больших городов, и их подземные тротуары кипят жизнью, и… и…

Мои надежды на человечество резко угасли, когда я наконец добрался до той точки на ребре кратера, откуда можно было посмотреть на юг, где когда-то стоял Лондон, величайшая из столиц. А теперь там простиралась огромная серая пустыня! А потом на западе на фоне темно-синего неба вдруг сверкнули два огонька. Я засмотрелся на них. Они летели к Земле. Метеориты в полдень! Я смотрел на них, пока они не скрылись за горизонтом, а потом снова перевел взгляд на юг. Где же зеленые долины Суррея, Кена и Сассекса? За плоской пустошью, где когда-то гордо возвышался Лондон, насколько хватало глаз, простиралась однообразная серая равнина.

Я поежился. Еле заметный ветерок набросал пыль веков на мои туфли, и у меня до боли сжалось сердце. Я знал, что эта боль никак не связана ни с холодом, ни с разреженностью воздуха. И тогда я понял, что ни за что не смогу покинуть это место, эту будущую Землю, пока я не прощусь окончательно с надеждой на то, что она действительно лишена человеческой жизни. С этой мыслью я начал спускаться по стенке кратера вниз, к своим часам. До сих пор я не пользовался этим устройством именно как средством передвижения, в прямом смысле этого слова — как машиной для перемещения в трех, а не четырех измерениях. Почему бы не заняться этим сейчас?

Мое первое путешествие получилось коротким. Скорее, это был прыжок. Я просто провел свою машину по дну кратера. Конечно, у меня не было окна, через которое я мог бы видеть окрестности, не было и устройств для управления. Я просто мысленно подключился к разуму часов и отправил их в ту сторону, куда мне захотелось. Система сканеров служила мне намного лучше любых окон, потому что благодаря этой системе я видел все вокруг гораздо лучше, чем через любое стекло. Весь процесс моего упражнения оказался невероятно простым, и часы совершили свое первое проверочное путешествие на небольшой высоте, а остановились плавно, без малейшего толчка. Мало того, хотя я видел через ментальный сканер, что часы движутся, физически я никакого движения за время короткого путешествия не заметил. Совершенно очевидно — моя машина преодолевала пространство ничуть не хуже, чем время!