Элла - Ури Геллер Страница 72

— Я бы не захотела с ним встречаться, даже проживи я сотню жизней!

— Он, кажется, очень подобрел со временем, — солгал Грин. — Конечно, я не знаю, каков он был раньше… Но может быть, вы обнаружите, что он изменился, смягчился, все-таки возраст…

— Такие, как он, не меняются! Он — дрянь! Прогнил насквозь!

— Ладно, Джульетта! Давайте теперь сосредоточимся на пресс-конференции…

— Вы желаете знать, почему я его ненавижу? Хотите? А сами не можете догадаться?!

Нет, с невинным видом покачал головой Грин. Весь внимание. Дола попытался ее увести, но Джульетта тянула его обратно.

— Как вы думаете, что он делал, когда умерла моя мать? Для удовлетворения своих физических потребностей? Ну, догадались?! А когда я сбежала, как вы думаете, каково было моей сестре, Сильвии? Вы, газетчики, снова повытаскивали все наружу. Для начала… Нет, это ты заткнись! — велела она Дола, отпихивая его в сторону. — Для начала они публикуют все те байки, что нарассказывал им мой деверь. Он ничего не знает о моей семье! Ни-че-го! А теперь они притаскивают этого ужасного дрянного старика!

Она уже кричала, и продолжала кричать, пока Дола уводил ее, твердо обхватив за талию.

— Спросите его, — вопила она Грину, — зачем он заставил мою сестру родить убогого больного ребенка!

Дола затащил ее в дамскую комнату, и с грохотом захлопнул дверь каблуком.

— Держите себя в руках! Держите себя…

Она обрушила кулаки на его плечи, и безудержно разрыдалась. Дола осторожно поддерживал ее.

— Ну-ну… Смелее, держим личико… Там снаружи мальчики из прессы…

— Простите, простите меня… Вы не знаете, что меня сейчас заставили вновь пережить…

— Кажется, представляю…

— Он сделал Сильвии ребенка. Я сама двоих таких убила — сделала аборты. Я думала, что никогда больше не смогу иметь детей, но забеременела от Кена в первую же ночь. Я иногда думаю, может, поэтому Элла такая странная. Потому что в ней живут призраки моих двух мертвых малышей… Детей ее собственного деда!..

— Ну, перестаньте же! Вам от этого не легче. Подумайте о чем-нибудь более приятном.

— Вот, так и Сильвия говорит. «Будь счастлив, не беспокойся»… Она этой песенке научила и Фрэнка. Но я не верю, что Сильвия счастлива. Это просто другой способ быть несчастной… Он заставил ее родить ребенка. Наш отец — это он так решил. Ей было шестнадцать. Ребенок родился слепым. И психически ненормальным. Когда он его увидел, то захотел, чтобы она его убила. Сначала он не позволяет ей сделать аборт, потом видит своего собственного сына, от своей собственной дочери, и говорит: «Ты должна это утопить!»

— Что ж, — сказал Дола, — я рад, что вы рассказываете это мне одному.

— Так вот о чем вы думаете? Что я была не права, когда рассказала что-то этому репортеру прежде, чем мы потребовали с него денег?!

— Он все равно раздует до небес все, что бы вы ни сказали. Это ваша жизнь — с тем же успехом вы могли бы на ней заработать.

— И что же деньги могут изменить? Неужели вам безразлично, что стало с ребенком?

— Это давно в прошлом.

— Тогда почему я сегодня плачу? — она выпрямилась, и взглянула на свое бледное, покрытое красными пятнами отражение. — Я каждый день вижу перед собой его ужасное лицо. Я не заглядываю в коляски, не смотрю на магазинные плакаты с детьми, потому что вижу в их личиках больное маленькое животное, которое родилось у Сильвии. Один глаз у него был раздут, оно даже не могло как следует есть или дышать. Она завернула его в свои свитера и тряпки, которые ей удалось выпросить на заправочных станциях. Она пряталась в чьей-то машине, потому что у нее не было денег на паром. Точно так же, как я. Она отыскала меня в Бристоле, и принесла ко мне своего ребенка. И спустя две ночи он умер в нашей кухне. Тогда Кен взял лопату, пошел в Лей Вудс, и вырыл для него могилу. Вот что он сделал. И мы помолились за него. Может, вы хотите выкопать его обратно, и продать его косточки?

— Перестаньте, Джульетта! Вытрите глазки. Думаю, сегодня это так особенно тяжело, потому что вас тянет выпить.

— Это всегда тяжело!

— Лучше избавиться от этого раз и навсегда. Плюнуть, и забыть. — Он взял ее за локоть. — Нас уже ждут.

Она не хотела смотреть прессе в глаза, и все еще упрашивала его вернуться домой, когда Дола усадил ее в кресло перед микрофонами, и постучал ложечкой о стакан, чтобы привлечь внимание.

— Друзья мои! Думаю, что все вы уже здесь, за исключением тех, кто едет очень уж издалека, — он выглянул из-за камеры, и обежал глазами ряд столиков с сидящими вокруг журналистами, изгибающийся вдаль под наклонными стеклянными панелями. — Я буду краток. Я уверен, что вы понимаете, какое трудное время сейчас у Эллы и ее матери. На самом деле Эллы сегодня здесь не будет, и я понимаю, что вы этим разочарованы, хотя, скорее всего, и не удивлены. В настоящий момент она очень занята с учеными светилами в Оксфорде; все это — большой секрет, поэтому сегодня я не могу вдаваться ни в какие подробности. Но, я уверен, чем бы это ни закончилось, результат будет потрясающий — для всех нас.

— Кто стоит за этими экспериментами? — крикнул кто-то.

Дола проигнорировал выкрик.

— Джульетта, мама Эллы, очень хотела со всеми вами встретиться и ответить на ваши вопросы, и я знаю, что вы постараетесь быть с ней помягче. Все мы люди — и многим из вас, я знаю, предстоят собственные проблемы, связанные с браком. Постарайтесь учитывать ее чувства, хотя бы ради приличия — и, я уверен, сегодняшний день окажется для всех нас весьма плодотворным.

Джульетта ладонью разгладила на столе текст своего заявления. Другая рука взялась за микрофонную стойку, придвигая ее поближе. Так было меньше заметно, как у нее трясутся руки. Позабыв о порученном распоряжении постоянно быть обращенной лицом к камерам, она показала им макушку, низко наклонив голову, и начала читать:

— Вследствие множества распространившихся в некоторых кругах домыслов, я желаю внести ясность в вопрос, касающийся взаимоотношений между отцом и матерью Эллы — между мной и моим мужем Кеном. Я уже некоторое время была осведомлена об отношениях Кена с другой женщиной, и всегда считала, что наиболее достойная линия поведения в данном случае — игнорировать их. Более того, поскольку я — мать, моей главной обязанностью является обеспечивать любовь и поддержку моим детям…

Она говорила монотонно, не вкладывая в произносимые слова ни малейшей крупицы смысла. Они для нее ничего не значили. Хосе Дола написал их за нее.

Дойдя до конца страницы, она запнулась. Она не была уверена, следует ли ей перевернуть страницу, и едва ли у нее были сейчас силы беспокоиться по этому поводу.

По прошествии нескольких секунд напряженного молчания, с места поднялась женщина, сидевшая через два столика:

— Джульетта, я Милисента Армадейл, газета «Миррор». Могу ли я спросить вас…