Чернее черного - Хилари Мантел Страница 57

Квартира в Уэксхэме досталась первым же заинтересовавшимся покупателям. Элисон гадала, не почувствуют ли они что-нибудь: бульканье Морриса в баке с горячей водой или бормотание в канализации. Но они, казалось, пришли в восторг и заплатили, не торгуясь.

— Это несправедливо, — возмущалась Колетт. — Ведь нашу квартиру в Уигтоне так никто и не купил. Даже когда мы сбавили цену.

Они с Гэвином отказались от услуг «Сиджвика» и обратились к другому агенту — желающих по-прежнему ноль. В итоге сошлись на том, что Гэвин оставляет квартиру себе и выкупает долю Колетт по частям. «Мы надеемся, что миссис Уэйнфлит соглашение покажется выгодным, — написал его адвокат, — поскольку, как нам известно, сейчас она проживает с партнером». Колетт нацарапала на письме: «Не с таким партнером!!!» Она написала это просто для собственного удовлетворения; Гэвина совершенно не касается, думала она, в какого рода партнерских отношениях она теперь состоит.

В день отъезда из Уэксхэма Моррис злобно брюзжал в углу.

— Как я могу переехать, — жаловался он, — если я дал друзьям этот адрес? Как Ник найдет меня, как мои старые приятели узнают, где меня искать?

Когда пришли грузчики, чтобы вынести сосновый буфет, он улегся на него, чтобы сделать еще тяжелее. Он просочился в матрац Эл и пропитал его волокна своим дурным настроением, отчего тот взбрыкнул и задрожал в руках грузчиков, которые от неожиданности едва не уронили его. Когда грузчики захлопнули кузов и влезли в кабину, то обнаружили, что все ветровое стекло забрызгано какой-то липкой зеленой жидкостью.

— Что за голуби у вас тут водятся? — спросили они. — Стервятники?

Поскольку «Коллингвуд» был самым навороченным проектом «Галеона», на нем было больше украшений, чем на любом другом доме Адмирал-драйв, больше орнаментов, всяких завитушек, больше фронтонов и резных перил — половина отвалится в первые же шесть месяцев, предсказала Колетт. Вниз по холму еще шла стройка, желтые машины долбили и клевали землю, их крепкие склоненные шеи причудливо изгибались, подобно шеям моделей динозавров. На ухабах подпрыгивали грузовики с пластиковой вагонкой «под дуб», связанной вместе, словно щепа для растопки. Сквернословящие мужчины в шерстяных шапках разгружали тонкие, как бумага, «кирпичные» панели, которые затем прикрепляли к голым строительным блокам; выгружали наклейки с якорными орнаментами и фальшивыми барельефами дельфинов и русалок. Гудки, рев и бурение начинались ровно в семь, каждое утро. Внутри дома обнаружилась пара ляпов: к примеру, некоторые дверные петли были приделаны зеркально, и камин в стиле Адама [39]установили кривовато. Ничего такого, сказала Эл, что действительно ухудшает качество жизни. Колетт хотела ругаться и требовать компенсации, но Эл сказала, да ладно, плюнь на них, считай, что тема закрыта. Тема-то закрыта, возразила Колетт, а вот дверь входная не закрывается.

В день, когда обвалился потолок на кухне, она рванула в фургон, где Сюзи распродавала последние дома. Она закатила скандал; клиенты пулями рванули по машинам, считая, что удачно отделались. Но когда она оставила Сюзи в покое и похлюпала обратно наверх, пробираясь между грудами тротуарных плиток и трубами, то обнаружила, что дрожит. «Коллингвуд» стоял на вершине холма, его иллюминаторы таращились на соседей глазами слепца.

И это теперь моя жизнь, подумала она. Как я смогу найти мужчину? В Уэксхэме была пара молодых холостяков, которых она частенько встречала у мусорных баков. Один никогда не смотрел ей в глаза и только хрюкал, когда она здоровалась с ним. Другой чертовски походил на Гэвина и вертел ключи от машины на указательном пальце; один вид его будил в Колетт ностальгию. Но мужчины, поселившиеся на Адмирал-драйв, были женатыми отцами двоих детей. Программисты, системные аналитики. Они водили минивэны, похожие на маленькие квадратные домики на колесах. Они носили куртки на молниях с накладными карманами, которые жены выбирали для них в почтовых каталогах. Уже мелькал почтальон, месил грязь, таская плоские коробки с этими самыми куртками, и забрызганные белые фургоны колесили по ухабам, доставляя прибамбасы для домашних компьютеров. По выходным они выбирались на улицу в своих куртках и воздвигали игрушечные домики и детские горки из разноцветного пластика. Они едва ли вообще были мужчинами, по крайней мере в понимании Колетт; они были покорными кастратами, ползущими на карачках под тяжестью ипотечного долга, и она презирала их с ледяной и всеобъемлющей злобой. Иногда по утрам она стояла у окна спальни и смотрела, как мужчины уезжают, как они осторожно втискивают свои тупорылые машины в грязные колеи; она смотрела и надеялась, что они попадут в аварию на МЗ, влетят аккуратно и фатально в зад впереди идущего автомобиля. Она хотела полюбоваться на вдовушек, сидящих у дороги, обмазывающих себя грязью и воющих.

«Коллингвуд» до сих пор пах краской. Когда она вошла в дом и сбросила туфли, запах пробрался ей в горло и смешался с привкусом соли и мокроты. Она поднялась в свою комнату — вторая спальня, 15 на 14 футов, личный душ, — хлопнула дверью и плюхнулась на постель. Ее узенькие плечи дрожали, она сдвинула колени, сжала кулаки и вдавила их в виски. Она рыдала довольно громко, в надежде, что Эл услышит. Если Эл откроет дверь спальни, решила Колетт, она бросит в нее что-нибудь — не бутылку, конечно, а что-нибудь вроде думки, но думок в комнате не было. Я могла бы бросить в нее подушку, подумала она, но подушку не бросишь как следует. Я могла бы бросить книгу, но книг тоже нет. Она осмотрелась по сторонам, ошеломленная, разочарованная, глаза ее, полные слез, слепо шарили в поисках чего-нибудь, что можно бросить.

Но бесполезно. Эл не шла — ни чтобы утешить ее, ни для чего-то другого. Колетт знала, что ее подруга избирательно глуха. Она слушала духов и голос жалости к себе, приносящий весточки из детства. Она слушала клиентов, ведь это помогало выуживать у них деньги. Но она не слушала своего ближайшего соратника и помощника, человека, который вставал вместе с ней по ночам, когда ей снились кошмары, подругу, которая заваривала ей чай серыми рассветами, — о нет. У нее не было времени для женщины, которая верила ей, не требуя доказательств, и отказалась ради нее от карьеры организатора мероприятий, не было времени для той, что возила ее вдоль и поперек по стране, даже не пикнув, и таскала ее неподъемный чемодан, когда отваливались чертовы колесики. О нет. Для женщины, которая носила ее чемодан, набитый огромными жирными платьями, несмотря на то что у самой больная спина.

Колетт не унималась, пока не проплакала две красные борозды на щеках и не заработала икоту. Ей стало стыдно. С каждым спазмом диафрагмы она чувствовала себя все более жалкой. Колетт испугалась, что Элисон надоест притворяться глухой и она наконец услышит ее рыдания.

Внизу Эл веером раскинула перед собой колоду Таро. Карты лежали рубашкой вверх, и когда Колетт появилась в дверном проеме, Эл лениво сдвигала их вправо по девственной поверхности их нового обеденного стола.