Шепот гремучей лощины - Татьяна Корсакова Страница 5

К горлу подкатил колючий ком, и Габи покрепче прижала к себе дочку.

– Кто здесь?.. – спросил человек сиплым, но все равно узнаваемым голосом. – Нянюшка?..

– Дима?.. – Габи вскочила на ноги, позабыв и про холод, и про слабость. Потревоженная дочка протестующе захныкала. – Димочка…

Она уже бросилась было к мужу, но нянюшка с неожиданной ловкостью и силой схватила ее за руку, толкнула обратно в тень башни.

– Погоди, Габи, – велела свистящим шепотом, а потом спросила уже в полный голос:

– Хозяин?

Тот, к кому она обращалась и к кому не пускала Габи, сделал шаг им навстречу, покачнулся и остановился, ухватившись рукой за дерево.

– Нянюшка, где моя жена? Она в безопасности?

– Все хорошо, миленький. – В голосе нянюшки послышались странные, пугающие нотки. – Она сделала, как ты велел, она ушла.

– Хорошо. – Он говорил, а слова клокотали в его горле. – Хорошо, что она в безопасности. А ты чего же?..

Он не договорил, рухнул на колени, и Габи с криком бросилась к нему. Нянюшка не смогла ее удержать, но смогла опередить. В мгновение ока она оказалась между Габи и Дмитрием. Высокая и тощая, она вдруг сделалась широкой, почти огромной. Это происки тумана? Или морок, который нянюшка умеет наводить?

– Пусти! – Габи рвалась вперед, силясь обойти эту необъятную темную тень. – Пусти меня к моему мужу!

– Не пускай… – Голос Дмитрия уже не клокотал, в нем, едва различимом, слышался свист. Словно бы воздух с силой выходил сквозь узкую прореху. – Габи, любимая… не подходи, не приближайся ко мне.

И тут же уже не ей, а нянюшке:

– Ты видишь это?

– Вижу, миленький.

– Ты понимаешь?

– Понимаю.

– Хорошо… – Дмитрий замолчал, и в эти долгие секунды тишины Габи попыталась обойти нянюшку. Не вышло. Раньше она бы легко справилась с мороком. Раньше, но не сейчас. – Тогда ты знаешь, что нужно сделать.

– Знаю, миленький.

Никогда! Никогда раньше нянюшка не называла Дмитрия так ласково, словно маленького. А сейчас почему же? Отчего так сильно пахнет кровью?! Чья это кровь?!

– Только ее уведи. Не хочу, чтобы видела, чтобы знала… – Уже и не свист, а едва различимый шепот. – Я их видел, нянюшка… Тех, кто вернулся…

– Димочка! – Она кружила и кружила вокруг этой черной необъятной тени, но никак не могла прорваться к мужу. – Пусти меня к нему!!! – Закричала что есть мочи. Дочка сначала захныкала, а потом громко расплакалась.

– Что это? – На мгновение его голос окреп, стал почти нормальным, почти человеческим. – Это ребенок?

– Девочка, – ответила нянюшка ласково. – Доченька у вас. Крепенькая, горластенькая. Вся в мать. С ней все будет хорошо, миленький. Я позабочусь, костьми лягу, но спасу.

– Спаси. Спаси, нянюшка. Сначала меня, а потом их. Не хочу я так, как те… не хочу вернуться за Габи и малышкой…

– Димочка… – Она уже знала правду. Еще отказывалась верить, но уже знала. – Димочка, родненький, не надо! Мы справимся! Нянюшка тебя вылечит! У нянюшки травы… все будет хорошо.

– Все будет хорошо. – Голос нянюшки полон спокойствия и решимости. – Тебе не будет больно, миленький. Обещаю…

Нянюшка обманула! Было больно! Им всем было больно! Это не в сердце ее мужа, это в ее собственное сердце вошел осиновый кол! Это ее сердце перестало биться! Это ее жизнь оборвалась в одночасье! Это не из его горла вырвался тихий вздох, это она завыла диким, нечеловеческим голосом.

Перед этим напором, перед яростью и отчаянием морок отступил. Габи упала на колени перед мужем.

– Дай ее мне, миленькая. Дай ее мне и попрощайся.

Нянюшка ласково, но решительно разжала ее окаменевшие пальцы, забрала плачущую девочку. Наверное, ее доченьке в этот момент тоже было больно. Наверное, ей лучше быть как можно дальше от такой матери.

Дмитрий лежал на спине, запрокинув к ночному небу бледное лицо. В его широко раскрытых глазах отражалась луна, а на шее зияла рана. Черные края, обуглившаяся плоть.

Не взбунтовавшиеся, напуганные мужики убили ее мужа. Не нянюшка, одной рукой прижимающая к груди младенца, а второй сжимающая осиновый кол. Ее мужа убил монстр. Алекс фон Клейст наказывал Габи за неповиновение, резал по живому, забирал самое дорогое. Ее дочку, ее маленькую синеглазую девочку он тоже заберет. И нянюшка не сумеет его остановить. Не хватит на то ее сил.

– …Габриэла… – шепот со змеиной вкрадчивостью вполз в уши, и Габи зажала их перепачканными в мужниной крови ладонями. – Вот я и нашел тебя, моя прекрасная Габриэла…

Не шепот, а голос в ее голове. От голоса этого вибрируют кости черепа, а зубы хочется сцепить до хруста, до скрежета.

– Я долго тебя искал…

– Убирайся! – Она замотала головой в отчаянной попытке вышибить из нее этот ненавистный голос. Ничего не вышло…

– Я искал тебя, а нашел это удивительное место. Ты ведь чувствуешь его силу, моя прекрасная Габриэла? Если ты до сих пор жива, если разум тебя не покинул, значит я не ошибся.

– Пошел вон!!!

– Ты вела себя плохо, моя неукротимая Габриэла. Ты предала меня. А знаешь, что бывает за предательство? – Голос ворочался в ее голове, рвал на клочки, расшвыривал в стороны остатки разума. – Я не хотел его убивать. Твоего мужчину. Это слишком легкое наказание за то, что он посмел перейти мне дорогу. Он сопротивлялся, он даже ранил меня, моя коварная Габриэла, но это особенное место… оно дарит невероятную силу. Он бы стал хорошим рабом – сильным, послушным, голодным. Я бы посадил его на цепь у входа в твои покои, чтобы он охранял тебя, чтобы служил вечным укором…

– Ненавижу… – Она больше не кричала, она рвала на себе волосы. Прядь за прядью. Боль физическая заглушала боль душевную. Хоть на время…

– Миленькая… – Голос нянюшки снаружи – не у нее в голове. В голосе этом отчаяние и беспомощность.

– Ненавижу!

– Я больше не чувствую нашей с ним связи. Что ты сделала, Габриэла? Ты убила своего мужчину?

– Это ты его убил! – Если прочертить ногтем кровавую борозду на щеке, боль становится сильнее, а мысли перестают биться о кости черепа.

– А ты сходишь с ума, моя прекрасная Габриэла. Моя безумная Габриэла. Я чувствую это.

Да, она тоже чувствует. Слишком долго ее разум сидел на цепи, слишком долго не видел света. И сейчас, когда невидимые ледяные пальцы перелистывают ее воспоминания, словно стопку старых журналов, собственное грядущее безумие кажется ей неотвратимым. Ее доченька, синеглазая девочка из воздушного замка, дала ей отсрочку, позволила продержаться, дождаться их встречи. Но фон Клейст прав, она больше не прекрасная Габриэла, она безумная Габриэла, место которой в высокой белокаменной башне, которую он для нее построит.