Тьма над Лиосаном - Челси Куинн Ярбро Страница 44

— Если смогу, безусловно отвечу, — отозвался он и застыл в выжидательной позе, пока Ранегунда пыталась облечь свой вопрос в слова.

— Вы опять не станете есть вместе с нами? — произнесла она наконец.

В воздухе висел густой аромат жареного мяса, и люд, собравшийся на плацу, радостным гомоном приветствовал рабов, подносивших к столам вертела с аппетитной насадкой. Кое-кто, заходясь от восторга, уже буйно топал ногами, и вскоре загрохотала вся площадь.

— Это было бы… неуместно, — спокойно сказал Сент-Герман.

— Но ведь… никто вас теперь не осудит. — Голос ее прервался. — Вы так давно живете у нас, что все уже к вам привыкли.

В темных глазах засветилось участие. Сент-Герман, помолчав какое-то время, вздохнул:

— Вы очень добры ко мне, Ранегунда. Я вам за это весьма признателен, но боюсь, что маргерефа и сын Пранца Балдуина смотрят на вещи иначе. — Он вновь помолчал и добавил: — Разве вам хочется дать им повод поинтересоваться, что у нас с вами за странные отношения?

— Нет, — отозвалась она.

Сент-Герман протянул ей руку.

— Если маргерефа и ценит вас, то по очень заниженной мерке.

Не задумываясь, Ранегунда вложила свою руку в его, вновь поражаясь крепости, заключенной в столь узкой и маленькой кисти.

— А это уж предоставьте решать ему самому. Будь на моем месте брат, все шло бы по-другому.

— Вы так считаете? — спокойно спросил Сент-Герман, притягивая ее ближе. — Вряд ли брат умнее и рассудительнее вас. Я лично в том сомневаюсь. Хотя бы уже потому, что он, оставив наш мир, не хочет ни с кем в нем знаться.

С плаца донесся чей-то испуганный вскрик, за ним последовали взрывы ругательств и смеха.

— С вами мне очень покойно. — Ранегунда вздохнула. — Ваши суждения порою резки, но действуют на меня благотворно. Когда я с вами, мне хочется верить каждому вашему слову. Но позже, в крепости, невольно слушая пересуды мужчин и ловя на себе взгляды женщин, я начинаю думать, что вы ошибаетесь, что именно иноземное происхождение заставляет вас судить обо мне много лучше, чем я того стою.

Он опустил глаза, глядя на их сомкнутые в пожатии руки, потом ровным голосом объявил:

— Я никогда вам не льстил и не лгал.

— Я вовсе не обвиняю вас в преднамеренной лжи или лести, просто… кое-что вам, должно быть, непонятно. Вы, например, обращаетесь со мной так, словно я рождена стать герефой, а это неверно. Если бы не обстоятельства, я никогда бы не заняла эту должность.

— Ваш брат был рожден для нее, — возразил Сент-Герман. — И что же из этого вышло?

— Брат присягал королю, — непреклонным тоном ответила Ранегунда.

— А потом поклялся служить Христу, — сказал Сент-Герман. — То есть сменил одного хозяина на другого.

— Он достойный человек, — не сдавалась Ранегунда. — Он несет ответственность за грехи всего человечества.

Гизельберт много раз говорил это ей, и с большой гордостью, но в ее устах излюбленной фразе брата явно чего-то недоставало.

— Это ничуть не умаляет ваших достоинств, — сказал Сент-Герман.

— Но… — Ранегунда вдруг осеклась, затем продолжила совсем другим тоном: — Мне кажется, вы исхудали.

— Да, — подтвердил Сент-Герман.

Так бывало всегда, когда ему приходилось питаться лишь кровью животных.

— Я велю принести вам… поесть.

Ранегунда отдернула руку. Ее вновь охватило смятение, за которым пряталось странное ощущение, определить которое она не могла.

— Только не козу, и не с Ниссе, и лучше не на глазах у высокого гостя, — бросил отрывисто он и, заметив недоумение в серых глазах, счел нужным добавить: — Я готов к ответу на все вопросы, но было бы предпочтительнее потянуть с объяснением. Как и с хлопотами о моем хлебе насущном.

— Потянуть? — повторила она, закрывая за собой дверь, чтобы приглушить звуки гульбы. — Почему?

Сент-Герман покачал головой.

— Не хочется вас огорчать. Но будьте уверены, все мои странности ничуть не касаются ни крепости, ни деревни.

К частоколу вот уже две ночи приходили олени, и он приучал животных к себе, намереваясь с их помощью в дальнейшем поддерживать свою жизнь.

— Но… — Ранегунда зашла ему за спину и положила руку на твердое словно камень плечо. — Но должен же быть способ восстанавливать ваши силы. Ведь сейчас лето — время нагуливать вес, чтобы легче перенести зиму.

Сент-Герман медленно повернулся и нашел в серых глазах наряду с тоской беспросветного одиночества столько гордого мужества, что ладони его словно сами собой охватили ее лицо.

— Вы восстановите их, Ранегунда. — Его поцелуй был свежим, как дуновение ветерка; затем он потупился и опустил руки. — Я должен бы извиниться за свою вольность, но… не хочу. И не стану.

Она осталась спокойной и, погасив в глазах изумление, задала свой всегдашний вопрос:

— Почему?

— Потому, что меня влечет к вам, — ответил он, прислоняясь спиной к проему между двумя узкими окнами.

Она издала смешок, короткий и нервный.

— Вот как? Неужто иноземцам нравятся женщины с оспинами на щеках?

— Да, если иноземец — я, а женщина — вы, — был ответ.

Лицо Ранегунды опалило внутренним жаром, а ноги внезапно ослабли. Ей пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы не упасть.

— Вы не должны говорить со мной так.

— Знаю. — Он усмехнулся. — Я иноземец, но правила пристойного поведения у всех народов не очень-то отличаются друг от друга. Я понимаю, что не вправе говорить вам того, чего не мог бы сказать вашему брату. Но в данном случае для меня это неприемлемо и… и несносно. И чем дальше, тем больше — вот вам мой ответ.

— Вы опять заинтриговали меня, — сказала Ранегунда, пытаясь взять светский тон, но с губ ее вновь сорвалось: — Почему?

Сент-Герман коротко и невесело рассмеялся.

— Это еще одна вещь, о какой предпочтительнее молчать.

Как ей сказать, что ему было бы много легче держать себя в рамках, если бы он мог заставить себя по ночам наведываться в ее спальню?

— Все дело в том, что вы не одного со мной племени, — с уверенностью объявили ему.

— Да? — Сент-Герман не мог двинуться с места.

— У вас есть обычаи, какие нам кажутся странными, но вам тем не менее приходится их соблюдать. — Ранегунда сосредоточенно сдвинула брови. — Ведь именно потому вы сами убиваете предназначенных в пищу животных? Так у вас принято, это вам свойственно, как и ваша всегдашняя скрытность. Разве я не права?

«Тайн и у нас много, — подумалось ей. — Взять, например, амулеты на дуплистых деревьях. Кто-то ведь все-таки их оставляет. Но кто?»