Большая книга ужасов – 86 - Мария Некрасова Страница 12

Махонький, ниже колена, с проплешинами тут и там. В наморднике. Из сомкнутой пасти высунулся розовый язык и стал торопливо хлебать воду из тазика. Я мысленно согласилась с Сашкой: пусть все эти циркачи-дрессировщики в другой жизни станут черепахами. Чтобы прям позвоночник наружу! Позвоночник-то позвоночник – а что теперь делать? Медведь пил.

Я схватилась за телефон, но Сашка повисла на моей руке.

– Не звоните никуда, его заберут обратно в цирк! – она пыталась шептать, чтобы не разбудить Ленку, но выходило не очень.

Ленка нехорошо заворочалась.

– Тихо ты! – Я положила телефон и стала соображать, что делать.

Если узнает Хурма, да если вообще кто-нибудь узнает, мишке не поздоровится. Его без церемоний сдадут циркачам, потому что он их собственность, а у нас тут дети: ответственность, опасность и все дела. Одно дело жалеть мишку на словах, а совсем другое – реально помочь, и тут всё разбивается об ответственность, должностные обязанности и кучу всего вот этого. Хурма хорошая тётка, но рисковать должностью из-за этого плешивого она не будет. Не говоря уж об охраннике и даже о Ленке. Значит, я опять одна (Сашка не в счёт, её надо гнать в спальню – мало ли что!) А ведь он правда опасен: что со старушкой сделал!

Медведь пил. Маленький и плешивый.

– Давайте отвезём его в лес! У вас же большая машина!

– А если он захочет порулить?

Вообще Сашка права: погрузить зверя в багажник и вывезти в лес, благо не так далеко. Только куча маленьких «но»: пойдёт ли он со мной, провезу ли мимо охраны, и Петрович обязательно докопается, куда меня понесло среди ночи. А багажник у меня от салона не отделён, медведя не уговоришь посидеть тихонечко. Не сожрёт ли он меня по дороге – и, наконец, сумеет ли он выжить в природе? Может, он родился в цирке, вон какой махонький.

Медведь пил. Я открыла холодильник и полезла за колбасой:

– Пообещай мне сидеть смирно в комнате! Он опасен – старушку помнишь?

– Серьёзно? Что-то не верится…

– Цыц!

Сашка стащила из-под ножа кругляш колбасы и смиренно уселась на мою кровать. Лена угрожающе всхрапнула, но не проснулась.

* * *

Первые два кругляша я просунула под дверь, чтобы медведь не сразу меня испугался. Вряд ли он хорошего мнения о людях, так что лучше не рисковать. Я не видела, как он ел, могла только гадать: справился ли он с предыдущим куском, и взял ли его вообще. На третьем куске я решилась чуть приотворить дверь. Она открывается наружу, поэтому первым делом я опрокинула свой же тазик, и он с грохотом покатился по крыльцу. Хорошо, что нет металлического, тогда бы Ленка точно проснулась! Медведь отпрянул в темноту, я вышла, показала Сашке кулак на прощание и быстренько прикрыла за собой дверь.

Медведь сидел под крыльцом, глядя на меня ошарашенными глазами. Я оставалась на корточках, чтобы не пугать его полным ростом, тихонько бросила ему ещё кусок колбасы. Не сводя с меня настороженных глаз, он протянул морду, понюхал – и слизал.

Жрать в наморднике не очень-то удобно. Минуты три я ждала, пока он расправится с колбасой: она то и дело выскальзывала на крыльцо, он слизывал, и всё начиналось сначала. Но от куска убывало по чуть-чуть с каждым разом – значит, он всё-таки ел. Потихоньку я протянула руку – и чуть не получила по ней когтистой лапой: вовремя отдёрнула. Когти были длиной с мой палец: вот тебе и бедная зверюшка. За четвёртым куском он уже подошёл. Ещё три минуты возни – и очередной кругляш колбасы был побеждён. Пора. Я выпрямилась. Медведь шуганулся, но тут же шагнул ко мне, вытянув вперёд любопытный нос: гони ещё колбасы! Держа кусок в вытянутой руке, я стала аккуратно пятиться мимо медведя – подальше от крыльца, в сторону парковки. Тут метров сто, а колбасы не так много. Сашка в комнате прилипла к оконному стеклу.

Медведь повторил свой фокус с лапой, я отдёрнула руку, колбаса спланировала по дуге и отлетела на пару метров. Что ж, хотя бы в нужном направлении. Я отбежала туда, дождалась, пока медведь отыщет кусок и расправится с ним…

Если бы нас кто-нибудь заметил (Сашка не в счёт), я бы сгорела от стыда: дура в пижаме посреди ночи кормит медведя крошечными кусочками, как уточку в парке. Интересно, сколько на территории уличных камер и спит ли Петрович или ржёт у мониторов? В последнем случае он скоро явится с подкреплением… Спокойно! Качество на мониторах паршивенькое, совру, что сманивала бродячую собаку, потом посадила в багажник и вывезла…

Идея мне самой так понравилась, что я без страха протянула руку и сорвала с медведя намордник. Если я всё-таки сумею отвезти его в лес… Мишка тут же бросился на меня, я метнулась в сторону, кинув в него остатками колбасы.

Без намордника медведь расправился с колбасой за несколько секунд и без приманки пошёл в мою сторону, шевеля ноздрями: «А ещё есть?» Нету. Врать нехорошо, но надо. Я вытянула перед собой руку, сложив большой и указательный пальцы, будто приманиваю глупую собачонку. И попятилась в сторону парковки.

Мишка догнал меня в три прыжка. Встал на задние лапы, лизнул мои пустые пальцы. Из-под губы сверкнул клычок размером с фалангу пальца, я успела убрать руки за спину и отпрыгнуть назад. Мишка опустился на четвереньки, потянул носом в мою сторону: ох сейчас всыплет кому-то за обман! Но он отвернулся и побежал рысью обратно в сторону корпуса.

– Эй, куда?!

На секунду он исчез в темноте, чтобы тут же вынырнуть на самокате и шустро вырулить на дорожку. Я подумала, что он помашет мне лапой, но медведь сосредоточенно отталкивался задней, уезжая всё дальше от корпуса, от парковки… Я побежала за ним, слабо соображая, что буду делать, если правда догоню. Ехал он небыстро, и уже у баскетбольной коробки мы поравнялись. А дальше что? Мишка уверенно рулил к корпусу администрации. За спиной громко хлопнула дверь: Сашка, убью!..

У корпуса администрации камер как грязи и за собачку медведя на самокате уже никто не примет. Хорошая новость – ночью там никого, кроме Иваныча, который ночует сегодня в кабинете Хурмы. У самого корпуса нас и догнала Сашка.

– Давай назад! – Из головы не шла убитая старушка.

– Ну Ляльевгеньна!

Медведь спешился и повторил фокус с ночным хулиганом: постучал в окно, отбежал в темноту. Интересно, этому его тоже в цирке научили?

Из корпуса между тем послышалось бодрое:

– Иду! – И часто-часто зашаркали шаги.

Иваныч. Не спится ему. А мы тут с визитом.

– Сашка, брысь по-хорошему!

– Это мы, Валерий Иваныч!

– Саша!

Мы пререкались минут пять. Медведь за это время уже набоялся и вышел в свет фонаря, сев у крыльца в шаге от меня и периодически косясь на самокат.

Лязгнула задвижка, на пороге возник Иваныч, близоруко щурясь в темноту:

– Чего не спишь, Ляля Евгеньевна? А ты-то чего не спишь?