Большая книга ужасов – 66 - Ирина Мазаева

Сашка Карпов плыл по заброшенному карьеру-озеру, широко загребая руками. На воде, прямо перед его облупленным от солнышка носом, прыгали блики. Только сама вода была не очень теплая и чем дальше от берега, тем холоднее. Гребок, еще гребок. Мышцы уже ныли от усталости: пожалуй, пора было поворачивать назад. Сашка развернулся и…

…и вдруг заметил, что солнышко скрылось. И тут же все кругом как будто стало серым… Мертвенно-голубые, бледные, какие-то нереальные скалы нависали со всех сторон, высились неприступными бастионами. Стало не по себе, и в голове тут же заметались мысли: где выход? Где та пологая тропинка к воде, по которой он сумел спуститься к озеру? Сможет ли он найти ее?..

Стараясь дышать ровно и продолжать плыть в том же темпе, Сашка осторожно огляделся, пытаясь вспомнить ориентиры. Но кругом были только скалы, уходящие в прозрачную голубую холодную воду.

– Женька! Лешка! – осторожно позвал он, еще не во всю мощь легких, скорее так, на всякий случай.

Но ответом ему была тишина. Хотя нет, ответило слабое эхо, похожее на зловещий шепот.

В воде ни рядом, ни в стороне, ни сзади него никого не было. А сама вода – без единой волны, ряби, если не считать брызг, которые поднимал он сам, – была ровная, как зеркало, ненастоящая, неживая…

– Женька!!! Лешка!!!

Сашка поднажал, но берег как будто не приближался. Берег не приближался и… И был пуст. Ни Женьки, ни Лешки… Только угрюмые кривые сосны, не зеленые, а почти черные на фоне иссиня-белых скал. Снова шепотом ответило эхо, и тут же навалилась оглушительная тишина.

Сашка, сам не заметив как, начал барахтаться, гребя изо всех своих сил. Но мертвенно-голубые скалы не приближались. А внизу под ним было метров тридцать ледяной, ненастоящей воды. Воды, которая как будто сопротивлялась ему, окутывала упругим коконом…

И тут же что-то холодное, щупальце какого-то подводного чудовища коснулось его ноги. Что-то пока еще не сильно, но явно потянуло Сашку вниз…

«Проснуться! Проснуться!» – пришла спасительная мысль.

Но…

Но это был не сон. И скалы эти, и вода, и корявая серая сосна, повисшая между двух глыб, – это была явь, самая что ни на есть настоящая явь.

– МАМА!!! – то ли закричал, то ли только попытался крикнуть Сашка, но вместо этого захлебнулся безвкусной водой.

Слова застряли в горле.

– Мало, мало, мало… – зловеще отозвалось эхо.

И он ушел под воду.

– Омг, че за фейспалм! – Лешка для наглядности, когда Сашка пришел в себя, закрыл лицо рукой. – Не, ты что, реально коматоз? Если ты плавать не умеешь, то чего ж ты в воду полез? В кабине-то есть кто дома? – Он постучал Сашку по голове и повернулся к Женьке: – Я тебе говорил, не надо этого Гарри Поттера с собой брать!

Сашка лежал на камнях, его мутило, внутри что-то противно тряслось и вздрагивало.

– Жив? Повезло тебе, что мы были рядом! – Женька достаточно сильно ткнула его в бок (Сашка поморщился). – А мы сразу и не сообразили, что ты тонешь. Хорошо, допетрили вовремя. А то кормил бы рыб на дне.

– Дрищ – он и есть дрищ. Так ржачно барахтался: я думал, умру со смеху, не доплыву до него. Хоть бы сказал сразу, что плавать не умеет. Так и не брали бы его с собой.

– Ну. Повезло ему, что мы оба отлично плаваем.

– Дай пять!

– Держи!

Дальше Женька с Лешкой переговаривались так, как будто Сашки и вовсе рядом не было.

– Просто вода холодная – вот ногу и свело! – не выдержал он.

– Харэ врать-то, – отмахнулся Лешка.

– Че, правда, свело? – спросила Женька.

– Ага. И показалось, как будто там, в воде, кто-то есть.

– Че, правда, кто-то есть?

– Как будто там… чудовище какое-то. Не знаю… Надо подумать еще…

– Че, правда, чудовище?

После пяти минут объяснений до Сашки дошло, что девчонка над ним просто издевается.

– Если тебе неинтересно, зачем спрашиваешь?! – обиделся он.

– Да ну его! Пошли еще искупнемся! – предложил Лешка Женьке.

– Спорим, я тебя уделаю? – и та первая рванула в воду.

Лежа на теплых камнях, Сашка потихоньку пришел в себя. Солнышко снова светило, и скалы уже не казалось ему мертвецкого цвета – они были благородно-белые, местами голубовато-зеленые с серо-серебристыми прожилками. Да и вода в карьере-озере была очень даже красивой – прямо как из рекламы какого-нибудь «Баунти»: чистая, бирюзовая и по крайней мере с берега, безопасная.

Сашка сидел, смотрел, как резвятся в воде Лешка с Женькой, что-то кричат друг другу, ныряют, поднимая фонтаны брызг, и завидовал им, завидовал страшной завистью всех цветов радуги.

Лешка и Женька Рыжовы были родными братом и сестрой, а Сашке то ли троюродными, то ли четвероюродными – дальней родней, одним словом. Мама как-то пыталась выяснить степень родства, но сама запуталась и бросила это дело. Жили же Рыжовы, как и он, в Славахлебске, только в другом конце города, и в школах они учились соответственно в разных. Да и виделись до этого лета один или два раза мельком. Так и прожили бы всю жизнь, почти не общаясь, если бы Сашкиным родителям не пришло на ум отправить сына вместе с Рыжовыми в поселок Рускеала к их, Рыжовых, родной бабушке Зине, которая Сашке вроде как тоже приходилась какой-нибудь троюродной или четвероюродной бабушкой.

Бабушка Зина приняла неожиданного третьего внука, как родного: так же старательно откармливала пирожками и так же грозно заставляла мыть ноги и чистить зубы перед сном. Домик у нее был небольшой, Сашку с Лешкой поселили в чулане, а Женьке досталась горница – хоть и маленькая, но своя собственная комнатушка в доме; бабушка Зина спала в избе – в самой большой комнате с русской печкой.

Так начались Сашкины мучения.

Брат и сестра Рыжовы были под стать фамилии рыжими, бесстыжими, отчаянными хулиганами, тут же искренне возненавидевшими навязанного им взрослыми Сашку. Дразнили «ботаном» и «Гарри Поттером». Но это было еще ничего, к этому Сашка привык еще в начальных классах школы, но Лешка выдумал еще одно обидное прозвище – «дрищ» – и не упускал случая назвать им Сашку. Он вообще не скупился на издевательства и подколки. Не отставала и Женька. Она могла подойти неожиданно и задать какой-нибудь дурацкий вопрос типа «Если в школе на выпускном подерутся физрук и трудовик, кто победит?» Сашка чувствовал подвох, но почему-то отвечал: «Физрук». Женька же смеялась: «Дурак! Победит трудовик, потому что карате – это карате, а топор – это топор».