Когда сгущается тьма - Джеймс Гриппандо Страница 83

— Эй, вы! Чтоб вас черти взяли — я хочу поговорить с Алисией! — крикнул он, но понял, что рев авиационных моторов заглушает даже его собственный голос.

Стояла безлунная ночь, и небеса казались ему бескрайними, непроницаемо-черными и зловещими, как терзавшие его воспоминания. Он летел на «скайвэне» — поршневом самолете такой угловатой конструкции, что его прозвали «летающей обувной коробкой». Самолет принадлежал аргентинской береговой охране. Почти все сиденья из салона были убраны, дабы увеличить полезный объем, предназначенный для транспортировки грузов. Эль Осо расположился в одном из немногих оставшихся кресел. Весь экипаж находился в кабине, Эль Осо же был членом рабочей команды, в состав которой также входили унтер-офицер и сержант. Начальство меняло состав рабочей команды всякий раз, когда самолет отправлялся в рейс, чтобы задействовать как можно больше людей. Для того, к примеру, чтобы никто из сотрудников, обслуживавших центры временного содержания, не мог потом заявить о своей непричастности или обвинить других в чрезмерной жестокости. Эль Осо знал, конечно, о слухах, циркулировавших относительно этих рейсов, и сразу же задался вопросом, что ему предстоит увидеть и с чем столкнуться, когда получил приказ явиться на аэродром, принадлежавший ЭСМА — крупнейшей и печально знаменитой тайной тюрьме. Однако он не представлял истинной цели этих полетов, пока не увидел на полу салона двадцать нагих, находившихся в бессознательном состоянии заключенных.

— Фэлкон? Надеюсь, ты еще там? — Это был голос адвоката, сумевший, к большому удивлению Фэлкона, пронизать даже оглушительный рев авиационных двигателей и достичь его сознания.

— Заткнись и позови к телефону Алисию.

Свайтек заговорил о чем-то — должно быть, продолжил свои словесные игры, но Фэлкон уже не слушал его. Он едва осознавал, что находится в номере мотеля, и ему было не до разговоров. В голове продолжали реветь авиационные двигатели из далекого прошлого. Но почему так громко?

Они оставили люк открытым — вот почему. У «скайвэна» в задней части фюзеляжа имелся опускающийся грузовой люк, который мог находиться только в двух положениях: полностью поднятом или открытом. Как было в других случаях, Эль Осо не знал, но во время этих рейсов люк, судя по всему, всегда был опущен. Эль Осо видел черный лоскут неба сквозь прямоугольное отверстие в задней части салона. Оттуда же врывался оглушительный рев моторов. Между Эль Осо и черным провалом на полу рядами лежали нагие тела. Эль Осо подумал, что было бы хорошо, если бы все эти люди умерли, но на сей счет у него имелись сильные сомнения. Доктор вряд ли стал бы делать инъекции трупам. Ох уж этот доктор… Он спокойно, не торопясь, исполнял свою работу. Иными словами, ходил по салону от одного заключенного к другому и впрыскивал каждому по второй порции сильного снотворного — первую впрыснул еще на земле, — чтобы они продолжали пребывать в беспомощном, бессознательном состоянии. Поначалу Эль Осо его не узнал, но когда тот подошел поближе, выяснилось, что он уже видел этого человека. Это был тот самый врач из военно-морских сил, которому он два месяца назад отвез новорожденного ребенка заключенной номер 309.

— Подожди еще пару минут, Фэлкон, — сказал Свайтек. — Алисия сейчас придет.

Он пробормотал в ответ нечто невразумительное, возможно, даже не по-английски, поскольку думал на испанском — своем родном языке.

Mandar para arriba. «Отправьте их всех в полет». Эль Осо ждал приказа и через некоторое время получил его в упомянутой выше форме от возглавлявшего рабочую команду офицера. Приказ пришел, когда доктор закончил делать инъекции и скрылся в кабине, в прямом смысле слова отгородившись от своих, так сказать, пациентов. Его исчезновение позволяло предположить, что доктор пытается усидеть на двух стульях сразу: служить режиму и соблюдать клятву Гиппократа. Он словно делал вид, что не понимает истинного назначения своей деятельности и подобных рейсов, и в этом заключалась мрачная ирония происходящего. Когда доктор удалился, Эль Осо приступил к работе. Отстегнув ремень безопасности, он поднялся с кресла и направился к лежавшим на полу погруженным в глубокий транс нагим пленникам. Среди них были мужчины и женщины, молодые и не очень. На коже у некоторых виднелись ожоги от пребывания на «гриле», у других — синяки и кровоподтеки от систематических избиений. В принципе квалифицированный специалист по части «допросов с пристрастием» не должен оставлять после себя следы, но сейчас это было не столь уж важно, поскольку всем этим несчастным предстояло «отправиться в полет». Эль Осо работал в паре с другим сотрудником из центра временного содержания. Они начали с парня, лежавшего ближе всех к открытому люку. Ему было лет двадцать, возможно, меньше. Эль Осо взял его за руки, напарник — за ноги. Оторвав от пола, они поднесли его к проему. Разделявшее их бесчувственное тело жертвы безвольно прогибалось в руках, со стороны напоминая широкую садистскую улыбку, проступившую на фоне черного прямоугольника ночного неба.

— Фэлкон, ты еще там?

— Мне надоела твоя болтовня! Где Алисия?

Эти слова дались Фэлкону непросто и потребовали страшного напряжения и концентрации всех сил. Но вернуться к действительности он так и не смог — прошлое держало его крепко. Лишь на мгновение в душе наступило странное просветление и он увидел Эль Осо будто со стороны, словно это был не он, а совсем другой человек, к тому же дурной, с которым ему, Фэлкону, не хотелось иметь никакого дела. Но тот Эль Осо не зависел от его настроения и продолжал делать свою работу. Некоторое время они с напарником синхронно раскачивали бесчувственное тело заключенного, будто катали его в гамаке, и считали: «Раз, два…» На слове «три», широко размахнувшись и разом отпустив его руки и ноги, они отправили беднягу «в полет». Но это только так говорилось — «в полет», поскольку тот, ясное дело, летать не мог и сразу утонул в расстилавшемся за бортом самолета бездонном океане неба.

Итак, первым исчез, отправившись «в полет», упомянутый выше молодой человек двадцати лет, за ним последовала женщина, за ней — два юнца, судя по внешнему сходству, братья, после которых убеленная сединами дама. Потом было еще много других людей. Эль Осо с напарником брали их за руки и за ноги, раскачивали над бездной и бросали. Эль Осо работал, так сказать, на автопилоте, то есть почти ничего не чувствовал и не понимал, за исключением того, что должен исполнить свой долг во благо любимой родины и народа. В скором времени он потерял счет несчастным, которых выбрасывал из открытого грузового люка самолета. Его размеренные движения все больше походили на движения робота. Его жертвы не имели на лицах никакого выражения, поскольку уснули не здесь, а в центре временного содержания несколькими часами раньше, когда им сделали первую инъекцию пентонавала. Они падали без единого звука, не осознавая своей судьбы и не имея возможности выразить презрение своим убийцам, пока не настала очередь одной молодой женщины. Когда Эль Осо попытался сбросить ее с самолета, она вдруг выскользнула из его хватки, схватила за запястье и потянула следом. Возможно, препарат не так сильно на нее подействовал или доза оказалась мала, а может, ей одной только силой воли удалось преодолеть действие препарата и отчасти прийти в себя. Как бы то ни было, она в прямом смысле воспрянула ото сна и потащила Эль Осо за собой в бездну. Лишь в последний момент ему удалось, зацепившись носком ботинка за край металлического ограждения салона, удержаться на краю черного провала. В следующую секунду на помощь пришел напарник, и они объединенными усилиями избавились от этой опасной особы, отправив ее наконец в последний полет. После этого Эль Осо долго всматривался в черную бездну за бортом, куда его едва не увлекла эта женщина, чье лицо перед смертью вдруг обрело выражение, индивидуальность и стало узнаваемым. И Эль Осо вспомнил ее: это была заключенная из тюрьмы Ла-Кача, значившаяся под номером 309…