Французская защита - Анатолий Арамисов Страница 8

— А красиво ты мыслишь! — не удержался сокамерник Одинцова. — Сразу видно, что не новичок в этом деле, не лох, как я!

Виктор улыбнулся:

— Вот лет пять-десять позанимаешься ежедневно часиков по пять, и ты будешь так же мыслить.

— Ну, уж нет! — воскликнул Лёха. — Упаси Боже! Так голова опухнет, что я стану похож на ботаника!

— И я похож? — засмеялся Одинцов.

— Ты? Только чуть-чуть, не обижайся! — Лёха чуть прищурил один глаз, как бы заново оценивая своего соседа. — Ты немного наивный и доверчивый внутри. Хотя внешностью вовсе не смахиваешь на шахматиста, вот, например, на этого…

И Лёха тонким голосом в точности изобразил манеру речи Карпова:

— Няф, няф, няф… тьфу! Разве похож на мужика!

Одинцов расхохотался:

— Да ладно тебе! Зато игрок он гениальный.

— Нет уж, мне такая гениальность и даром не нужна!

— Ну, а Каспаров, например?

— Тот еще нормально говорит, только больно быстро, я иногда не успевал и понять, что к чему, как уже по телику что-то другое показывают — пробурчал Лёха.

— Это у него мысль часто опережает речь…

— Во-во, точно!

В эту секунду в двери заскрежетал ключ, она приоткрылась, явив друзьям бесстрастное лицо темнокожего охранника:

— Souper! [15]

— Ужинать зовут, — перевел Лёха.

Друзья поднялись с коек, и вышли из камеры. С каждой секундой в коридорах тюрьмы нарастал шум: хлопанье железных дверей, выкрики охранников, голоса заключенных, топот шагов сливались в один характерный гул.

— Ты кого-то ещё знаешь здесь? — спросил Одинцов, когда они сели за стол, поставив перед собой подносы с едой.

— Конечно, — Лёха обвел глазами большой зал, — и немало.

— А за что сидит народ?

— Да по разным причинам. Воровство, наркотики, в основном.

Потом помолчал, ткнул вилкой в салат и произнес:

— Есть и серьезные люди — за убийство отбывают, и за крупные финансовые махинации. Вон они за тем столом сидят, — и Лёха кивнул головой влево.

Виктор перевел взгляд в указанном направлении и столкнулся с улыбающимися глазами Жана Темплера. Тот как будто ждал внимания со стороны русского и приветственно помахал Одинцову пластмассовой ложкой.

— А этот фиолетовый, разве не за наркотики посажен? — Виктор увидел, что Лёха проследил за его взглядом.

— Нет, этот кадр за убийства пожизненное тянет. Крови на нем немало, говорят…

— А мне сказал за столом, что наркоман он.

— Верно сказал. Такие вот обколются и убивают людей. Держись подальше от этого Жана. Он еще и голубой к тому же.

Виктор поперхнулся компотом.

Он увидел, как у француза, внимательно наблюдавшего за разговором русских заключенных, моментально сошла улыбка с лица, потемнели глаза.

— Как будто понимает, что мы о нем говорим, — тихо произнес Одинцов.

— Да хрен с ним, не обращай внимания. Смотри лучше в другую сторону. Вон видишь — чудик толстый сидит через стол?

— Ну? Который похож на еврея? — наклонился ближе к соседу Одинцов, скользнув взглядом по курчавой шевелюре толстяка, большому крючковатому носу, орлиным клювом возвышающемуся между маленьких, выпуклых глаз.

— Да. Финансист-махинатор Мишель Лернер, построил пирамиду пару лет назад.

— Какую такую пирамиду? — удивленно посмотрел на сокамерника Виктор.

— Финансовую. Скоро и у нас в России может это начаться. Заманивают людей обещаниями высоких процентов под вклады. Первые клиенты их получают, делая рекламу, ну а потом основную массу жадных до легких денег просто «кидают».

— Так он не чудик, а «голова» тогда! — рассмеялся Одинцов.

— Да какая там голова! Вся эта комбинация давно известна, а вот люди все равно клюют. Жажда легких денег неистребима.

Лёха понуро уставился в тарелку и замолчал.

Виктор увидел через головы заключенных, как в зал вошла начальник тюрьмы в строгом темно-синем костюме и стала кого-то выискивать взглядом.

Одинцов слегка толкнул соседа ногой под столом:

— А почему ты тогда сказал мне, чтобы я не пялился на Женевьеву?

Лёха слегка вздрогнул, оторвавшись от раздумий, поднял голову:

— Она не любит, когда ее словно раздевают взглядом. Бабенка то симпатичная, поэтому нередко такие вот «страждущие» неожиданно попадают в карцер. Но, по слухам, сама не прочь позабавиться с понравившимся ей мужиком.

— Как это — позабавиться? — Одинцов увидел, что Женевьева направляется в их сторону. — В смысле: переспать что ли?

— И в этом тоже. Но это только слухи. В тюряге много о чем говорят, всему верить не стоит.

— К нам подходит, не оборачивайся, Лёх…

— Ясно, — ответил сокамерник Одинцова, допивая чай, — наверное, по твою душу.

Женевьева подошла к столику и сказала несколько слов в сторону Лёхи. Тот перевел:

— Завтра вечером после ужина в тюрьму привезут комплекты шахмат и тебя просят сыграть с зэками одновременно примерно на 30–40 досках. Simultané' по-французски, в общем. Сможешь?

— Конечно.

Виктор вспомнил, как не один раз в его родном НИИ устраивали такие мероприятия, и районный Дворец пионеров нередко приглашал его потренировать юных шахматистов.

— Без проблем! — перевел Лёха, обращаясь к начальнице. — Он готов! Женевьева улыбнулась, кивнула и несколько больше обычного задержала взгляд на фигуре заключенного. В мозгу Одинцова пронеслась шальная мысль: «А я бы с ней…пожалуй…»

Вынужденное долгое воздержание немного мучило его, и с каждым новым днем, проведенным без близости с женщиной, мысли о сексе становились все навязчивее.

— Ну, ты как будешь играть с ними? Вполсилы или на полную катушку? — спросил Лёха Одинцова, когда они вернулись в камеру и легли на койки.

— Вполсилы нельзя. Ты знаешь, всегда найдется в сеансе пара сильных противников. Чуть зазеваешься, ошибешься и привет! А проигрывать любителям я не привык!

— Вот это верно! Вмажь завтра им всем! — сосед Одинцова сладко зевнул, укрываясь одеялом. — Выкоси опять французов под ноль, уважать больше будут. Устрой им Нью-Басюки, только наоборот. Одного меня не бей…

— И ты будешь играть? — засмеялся Виктор.

— А как же! Я ж тоже любитель, правда, не одноглазый, как там, но шибануть доскою могу.

Одинцов насмешливо возразил:

— Так у них здесь доски полиэтиленовые, как маленькие скатерки, как же ею бить?