Зимняя жертва - Монс Каллентофт Страница 70

Двенадцатое февраля, суббота

Часы на колокольне бьют одиннадцать раз, потом начинают звонить. Они звонят по мне, они объявляют во всеуслышание, что сегодня Мяченосец Андерссон будет наконец похоронен. В этом звоне слышится рассказ о моей жизни, о моем на первый взгляд бессмысленном существовании. Но вы ошибаетесь, как вы ошибаетесь! Я знал любовь, по крайней мере однажды, даже если не чувствовал в себе решимости признаться в этом.

Тем не менее это правда. Я был одинок, но не настолько.

Сейчас имеет смысл поговорить обо мне. Потом я сгорю. Раз и навсегда однажды в субботу! Они сделали исключение для меня, ради моей ужасной смерти.

Но все это не имеет никакого значения, отчасти меня уже нет, осталась только загадка, ради которой кое-что еще сохраняется. Я группа крови, генетический код, я то, что лежит в белом сосновом ящике в часовне Воскресения Господня с оранжевыми стенами, где-то под Ламбуховом, если ехать в сторону городка под названием Слака.

В нескольких сотнях метров, в подземном коридоре, ждут печи. Но я не боюсь огня, в нем нет ни вечности, ни тепла, только дань моде.

Я давно уже ни на кого не в обиде, просто желаю Марии немного покоя. Она была добра ко мне, а это кое-что значит.

Вы сидите на своих скамьях с такими серьезными лицами. Вас только двое: Малин Форс и представитель похоронного агентства «Фонус», тот самый Скуглунд, что готовил мое лицо для фотографии в «Корреспондентен». У гроба стоит женщина, шею ей трет пасторский воротник, и ей бы хотелось поскорее покончить с этим. Смерть и одиночество в моем лице пугают ее, как бы ни уповала она на своего Бога и Его милосердие.

Так начинайте же и заканчивайте поскорее.

И я полечу дальше.

Боль еще не оставила меня, она так же своенравна, как и прежде. Но я усвоил одну вещь.

Мертвый, я могу говорить.

Я могу шептать сотни слов, выкрикивать тысячи и тысячи. Я могу выбрать молчание. В конце концов, есть только мои слова, ваше бормотание ничего не значит.

Поэтому прекратите его.

У входа в часовню Малин приветствовала представителя похоронного агентства Конни Скуглунда. Под аркадами песочного цвета они сказали друг другу «добрый день» и, обменявшись вежливыми фразами, остались стоять рядом в понимающем молчании, пока часы не начали бить; тогда они прошли в просторный зал. Количество света здесь почти нарушало торжественность момента. Проникая через окна, он заполнял собой всю комнату, от потолка до пола, как бы заботясь о том, чтобы в сторону парка открывался приятный вид. «Как здесь должно быть красиво, когда вокруг полно зелени, — думает Малин. — А сейчас неправдоподобно светло».

Они усаживаются по обе стороны от гроба, как будто для того, чтобы каким-то образом заполнить пустое помещение.

Одиночество в жизни.

Еще большее — после смерти.

Почти неделя прошла с тех пор, как нашли тело Бенгта Андерссона, теперь его надо похоронить. Суббота. Одинокий венок на гробе — от общины Юнгсбру. Должно быть, футбольный клуб решил ограничиться тем, что принес на место убийства. У Малин в руке белая гвоздика, а часы все звонят и звонят, и ей кажется, что, если это продлится еще чуть-чуть, они с представителем похоронного агентства Скуглундом оба оглохнут. И пастор тоже. Женщине-пастору около тридцати пяти, она рыжеволосая, коренастая и веснушчатая. Но вот звон прекратился, и зазвучал псалом, а потом пастор начала говорить. Она говорила то, что полагается в таких случаях, а когда решила сказать что-то от себя лично и произнесла фразу «Бенгт Андерссон был самый обыкновенный необыкновенный человек…», Малин захотелось вскочить и зажать ей рот, чтобы остановить поток банальностей. Но она сдержалась и, сама не замечая как, положила белую гвоздику на гроб Мяченосца. «Мы найдем его, мы до него доберемся, и ты обретешь покой», — подумалось ей.