Слава богу, не убили - Алексей Евдокимов Страница 56

— Еще были паспорт, ключи и телефон…

— Все с твоим паспортом в порядке.

Кирилл обернулся. У выхода стоял следователь Шалагин.

— Он у вас?

— У меня. Пошли.

Кирилл примерил было браслет «Тиссо» к распухшему лиловому запястью, поморщился. Сунул часы в карман. Заторможенно, словно под водой двигаясь (суставы рук по-прежнему болели, а левая едва слушалась), кое-как распихал остальное возвращенное имущество и похромал следом за нетерпеливым следаком. Сегодня у Кирилла впервые получилось ступать на правую негнущуюся ногу, по колену которой он так удачно получил дубиналом, и перемещаться пусть короткими дергаными шажками, но без посторонней помощи.

Снаружи стоял жаркий, шуршащий листвой майский полдень — после цементной, сырой, удушливой полутьмы изолятора это было так неожиданно, что, переступив порог, Кирилл замер в ступоре. Двое курящих у дверей мужиков, в форме и в штатском, синхронно на него посмотрели.

— Давай, давай, — негромко прикрикнул Шалагин.

Подследственный, ни черта не понимая, поковылял в спадающих «тапках» за угол. За серой ментовской «буханкой» (в такой, в заднем глухом неотапливаемом ее отделении, «собачнике», Кирилл, задержанный как-то в январе пэпсами за распитие, чуть не околел насмерть) стоял у бровки здоровый, черный, с обширными пыльными подпалинами джип. «Монтеро». Следак пиликнул сигнализацией и распахнул заднюю дверцу. Кирилл приблизился, остановился.

— Давай! — раздраженно повторил прокурор, кивая на багажный отсек.

Кирилл непонимающе смотрел на него.

— Лезь, — негромко велел Шалагин, свирепо глядя в упор.

— Что вообще происходит? — безнадежно осведомился Кирилл. Он уже стал привыкать к граммофонной собственной дикции и к тому, что язык вечно проваливается в пустоту на месте верхних передних резцов.

— Ты че, обратно захотел? Быстро давай!..

Кирилл вздохнул, кашлянул и неловко, боком, полез в багажник.

— Сидеть тихо, понял? — еще раз физически ощутимо надавил взглядом прокурор. — Если что — яйца вырву, — и с силой захлопнул дверцу.

Кирилл поерзал, кое-как устроился сидя, спиной привалясь к борту, а плечом к заднему сиденью. Стукнула водительская дверца, ожил мотор. Джип тронулся, круто набирая скорость, Кирилла на полу грубо затрясло. Гнал следователь быстро, резко трогаясь и тормозя, но через некоторое время Кирилл худо-бедно приноровился к такой езде.

Единственная щетка с той стороны тонированного стекла напоминала стрелку на половинчатом циферблате. Дороги Кириллу снизу видно толком не было: в основном сделавшееся от тонировки пасмурным небо, провода да деревья — но он понял, что даже от этого за неделю в КПЗ успел здорово отвыкнуть.

Он вдруг поймал себя на странном дежа вю, и немного погодя сообразил — опять меня везут неизвестно куда на большом внедорожнике, ни черта не объяснив… Страшно чесались предплечья, щиколотки, бока — ИВС оказался какой-то блошиной фермой.

Чтобы добраться до лодыжек, пришлось медленно, бережно, чуть пыхтя от тупой привычной боли, согнуться. Тут взгляд его упал на раззявленные «тапки». Кирилл подтянул левое колено, стараясь не очень биться на ходу о сиденье. Принялся зашнуровывать кроссовок. Питерский знакомый, которого угораздило оказаться в ненужное время в месте сбора «несогласных», получивший по этому поводу ПР-73 по башке и отсидевший в изоляторе на Захарьевской пятнадцать «административных» суток, вышел оттуда без шнурков. Все, даже деньги, вернули — кроме них. Традиционная, как оказалось, тамошняя ментовская шутка… С правой, негнущейся ногой Кирилл провозился пару минут. Узлы с бантиками у него вышли куда менее ловко, чем некогда встречная восьмерка.

Минут через пятнадцать скорость резко упала, а тряска усилилась — превратилась, скорее, в качку. Подтянувшись и привстав, он посмотрел в окно. По сторонам узкой грунтовки тянулись дощатые, сетчатые, шиферные заборы, иногда с ржавой колючкой поверху, из-за которых периодически наплывал злобный собачий брех. В черных жирных колдобинах, присыпанных отцветшим белесым крошевом, стояли пенистые лужи. Заросли, скрывшие замусоренную канаву вдоль обочины, нависали над дорогой, шкрябали по крыше. В раскинувшейся слева пестрой куче различались обметанные окисью автомобильные крылья и дверцы, металлические банки и пластиковые ведерки из-под краски, линялое тряпье, полиэтиленовые мешки.

Они ехали по территории какого-то садового товарищества. Что это должно означать, Кирилл не представлял.

В конце концов свернули в короткий тупичок и остановились перед глухими воротами. Шалагин вышел, глянул на Кирилла, чья голова торчала над сиденьями, позвенел ключами и стал отпирать замок. В заднее окно Кириллу видны были белые и лиловые снопы сирени, опоры электрической линии, отставившие в позе «вольно» темные бревенчатые ноги. В колючих кустах у забора обвисли розоватые, вялые, матерчатые на вид цветы.

Загнав машину на участок, следователь открыл заднюю дверцу, молча пронаблюдал, как Кирилл выкарабкивается, покряхтывая. Захлопнул, отвернулся, принялся набирать номер на мобиле. Не успел Кирилл разогнуться, как его немедленно повело — пришлось опереться на джип. «Вертолеты» продолжались даже на четвертый день после того допроса — хотя, конечно, и не такие, как в первую ночь, когда, едва закрыв глаза, он вместе с исписанной дощатой лежанкой срывался, мгновенно набирая скорость, в какую-то бесконечную нисходящую спираль и в рот выталкивало изнутри неиссякаемую жидкую горечь, что оставалась в многократно опорожненном в чугунную дыру желудке, мятом и плоском, как растоптанный тюбик.