Дитя мрака - Берге Хелльстрем Страница 38

Херманссон, ты понимаешь?

Организация-призрак. Адрес без конторы, почтовый ящик без тела и души.

Они прячутся за солидными организациями, наваривают миллионные барыши, а мы не можем поймать их за руку.

Карлссон рассказал, что раньше, занимаясь журналистским расследованием, покопался в деятельности нескольких фондов, где за роскошными фасадами огромные капиталы меняли владельцев. Последним был «А Non Smoking Generation», внешне вполне добропорядочный фонд, но возглавляли его сорокалетние мужчины в крутом прикиде, любители выпить коктейль на Стуреплан, и они точно так же, как «Child Global Foundation», пользовались бездушными почтовыми ящиками в Монако.

Черт побери, Херманссон, весь их хреновый бизнес с этими захудалыми странами нужен, чтобы скрыть неблаговидные делишки, уйти от контроля.

В тот раз ему недоставало решающего документа и от публикации пришлось отказаться, но сейчас он сразу распознал тот же принцип: нажива на детях, на доброй идее.

Она взяла из пластиковой коробки лист салата, пожевала — безвкусный.

Глаза Нади.

Они смотрели на нее.

Требовали, не давали покоя, не знали, куда идти.

Она откинулась на спинку стула, закрыла глаза и вернулась на несколько часов назад, когда последний раз виделась с девочкой.

Она взяла одну из штатских машин управления, не хотела лишнего шума, от явно полицейской машины часто больше вреда, чем пользы. Был вечер, когда Марианна Херманссон покинула пределы Кунгсхольма и центра Стокгольма, направляясь на запад через мост Транебергсбру и Ульвсундавеген в сторону Е-18 и столичных пригородов, застроенных бетонными многоэтажками, точь-в-точь как пригороды Мальме, где прошло ее детство.

До Викшё еще десять минут езды.

Она не спеша ехала по узким улицам, похожим одна на другую, секционные дома с садиками и заснеженными автомобилями возле общих гаражей. Она остановилась у дома, не шикарного, но и не обшарпанного. Простой, ухоженный частный дом в нескольких милях от Стокгольма. Она проверила имя на почтовом ящике, потом по расчищенной дорожке из квадратных плиток прошла к двери и позвонила.

Быстрые шаги, словно кто-то бежал вниз по деревянной лестнице.

Открыл ребенок, мальчик лет пяти, в джинсах и красной футболке, с широкой улыбкой на лице.

— Привет!

— Привет!

Он сиял.

— Кактебязовутоткудатыичтоутебявкарманах?

Марианна Херманссон рассмеялась:

— Меня зовут Марианна. Я из Мальме. А что у меня в карманах… это секрет.

— У тебя…

Она приложила палец к его губам.

— Секрет.

Еще шаги вниз по лестнице, на этот раз потяжелее. Мужчина за сорок, высокий, моложавый. Одет так же, как мальчик, в джинсы и зеленую футболку.

— Прости. Это Эмиль, мой сын. На эти вопросы отвечает каждый. Заходи.

Он показал ей оба этажа дома, кухню, спальни, гостиную. То же ощущение, что и когда она припарковалась и увидела дом снаружи. Небогато, но и не убого, уютно, симпатичный дом, порой она думала именно так, некоторые дома вызывали симпатию, и этот один из них.

Мужчина поднимался впереди нее на второй этаж, она смотрела ему в спину и думала: откуда у него силы? Что им движет? За первый год в Стокгольме она успела по службе посетить множество других семей, самых обыкновенных семей, которые на более-менее короткий или длительный срок взяли на себя заботу о детях, у которых не было ни родных, ни дома.

Таким образом в Швеции размещены десять тысяч детей. Десять тысяч детей, каждый со своей историей. Десять тысяч детей, которые никому были не нужны.

Он остановился у двух небольших комнат с окнами на улицу.

Скошенный потолок, светлые гардины, по две кровати в каждой комнате, письменный стол, гардероб.

— Мы смогли взять четверых из них.

Херманссон заглянула в первую комнату. Двое из младших мальчиков, чуть постарше того, который только что открывал дверь.

— Се faceţi voi?

Она всего лишь спросила, как у них дела. Они не ответили, оба, сжавшись в комок, сидели на полу.

Приемный отец устало развел руками:

— Не могу наладить с ними контакт. Все перепробовал, но им ни до чего нет дела. Даже до Эмиля и его игрушек.

Херманссон обвела взглядом стены, мебель, множество пластмассовых машинок и пазлов. Сколько еще брошенных детей сидели вот так на своих кроватях и смотрели в пол. Сознавали ли они, что уцелели, что живут в комнатах?

Все казалось очень просто.

Им дали одежду, еду, взрослые позаботились, чтобы они вообще выжили. Они должны бы обрадоваться, хоть ненадолго.

А может, все как раз наоборот.

Может, как раз то, чего они обычно не имели, то, что они отталкивали от себя, не желали почувствовать, стало для них новым ударом в лицо.

Надя сидела на полу в другой комнате, с сыном на коленях.

— Bună.

Херманссон вошла, хотя Надя не ответила на ее приветствие, и обняла девочку. Социальное ведомство снабдило ее новой одеждой — черным толстым свитером и брюками из серого вельвета. Марианна Херманссон надеялась, что желто-синие комбинезоны уже сожжены.

— Се faci tu? Как ты?

Надя пожала плечами:

— О'кей.

Она потела.

Руки дрожали, хотя крепко сжимали малыша.

Наркотиков она не принимала, отравы в организме не осталось. И ее мучила тяжелая ломка, страшно смотреть, но Херманссон надеялась, что она справится.

Со вчерашнего дня никаких наркотиков.

— Хорошо спала?

Надя помотала головой:

— Мерзла. Потела. Мерзла. Потела. Мерзла. Понимаешь?

Приемный отец стоял на пороге. Он видел то же, что Херманссон.

— Даже у младенца. Абстинентный синдром. Вчера, когда мы меняли им одежду… их кожа, это же сущий кошмар — засохший клей, порезы, гнойники. Давно я не видел детей в таком скверном состоянии. Я ведь уже не работаю «в поле». Но… могу сравнить их с детьми, которые живут в туннелях под Стокгольмом.

Херманссон обернулась:

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду детей улицы. И эти выглядят совсем как наши дети улицы.

Херманссон снова открыла глаза, но не пошевелилась, так и сидела за письменным столом. Сейчас она опять будет смотреть на монитор, продолжит работу, прежде чем настанет день. Еще немного и она оставит мысли о приемном отце, говорившем о шведских и западноевропейских детях, которые жили, как Надя, в туннелях, парках и которых никто не разыскивал, ведь в богатых странах их официально не существовало.