Охотники за головами - Мишель Креспи Страница 35

– Очень мило сравнить Пинетти с бродягой, – иронично заметил Мастрони.

Его высказывание не смутило Шарриака.

– Он на самом деле был не бродяга, а продавец ковров или какой-то коммерсант, не помню… Естественно, если господин Пинетти согласится взять на себя такую ответственность, то немедленно покинет мою команду.

– У меня не один процент, а тридцать три, – холодно уронила Лоранс.

Настала моя очередь взять слово. Пора было остановить полет Шарриака.

– Итак, Шарриак попытался подсунуть нам Пинетти, надеясь, что все мы обалдели еще до появления здесь: на это у него один шанс из тысячи. А теперь серьезно: кого вы имеете в виду?

На его лице появилось огорчение.

– Но я же вам сказал! Просто невероятно! Я толково разъясняю все, что думаю, а никто не хочет понимать, мне задают вопросы! Не вас, не меня и никого из присутствующих. Тогда кого? Никого от вас, никого от меня и никого от мадам Карре. Кто остается? Заместитель директора ее команды, которому даем наблюдательный совет. Или если это вам предпочтительнее, организуем директорию. Как зовут ваших субъектов, мадам Карре? Кого вы нам советуете?

Пинетти сделал вид, будто листает свой блокнот.

– Ну-ка, посмотрим… Шаламон, эль-Фатави, Леруа…

– Вот, пожалуйста, Шаламон, например. Только не Леруа, он целыми днями будет висеть на телефоне и скулить.

– Вы, полагаю, шутите?

Шарриак устало махнул рукой:

– Послушайте, в реальной жизни выбор больше. А здесь остров. Кроме нас, никого нет. Что есть, с тем и работаем. Либо не работаем вообще. Я сделал вам честное предложение: Пинетти, который выходит из моей команды, Шаламон или даже араб, если хотите. Вы отклоняете все. Я уж и не знаю, что делать. Разве что прикрыть лавочку. Послушаю вас…

Вот, значит, куда Шарриак клонил. Он подвел нас к выводу о неизбежном прекращении деятельности. Пристально взглянув на него, я широко улыбнулся.

– Шарриак, вы не очень хорошо изучили доску. У вас есть тридцать три процента, не больше. Я предлагаю кандидатуру мадам Карре и прошу ее приступить к голосованию.

Он в отчаянии воздел руки:

– Это абсурд! Не вижу смысла поддерживать ее на искусственном дыхании. Она уже проиграла, Карсевиль. Будь у нее хоть немного совести, она бы подала в отставку и укладывала сейчас чемоданы. Вы хотите, чтобы она пребывала здесь в коме?

Лоранс залилась краской. Я встал на ее защиту:

– Она имеет право играть до конца…

– Она проигралась в пух и прах, – запротестовал Шарриак. – С нее нечего больше взять. Все, что она выиграет, если она еще в состоянии что-либо выиграть, пойдет на пополнение наших ресурсов. Но вероятнее всего, она продолжит руководить спустя рукава, а мы будем подсчитывать убытки. Как вы поступаете с трупами? Бальзамируете? А я их сжигаю. Меньше места займут.

Было видно, что эта грубая речь специально предназначена Лоранс. Унижая, Шарриак пытался ее сломить, но она держалась. С каменным лицом, Лоранс делала вид, что дискуссия ее не касается.

Шарриак бросил в нее последний булыжник.

– Признаем ее несостоятельной. А там посмотрим.

– Вот как! – взорвался Мастрони. – И вы покупаете ее дело за символический франк! Бессмыслица! Это предприятие не убыточно. У него нет долгов. Просто изменения в акционерном капитале.

Шарриак на лету подхватил мяч.

– Ничего себе пустяк! Да вы решительно ничего не поняли! Перечитайте инструкцию, Мастрони! Цель игры – добыть деньги. Не важно где и как, любыми способами. Мадам Карре – особа милая и симпатичная. В той жизни я был бы счастлив пригласить ее в ресторан, если бы она доставила мне такое удовольствие, и поболтать с ней. Здесь же мне с ней нечего делать!

Возмущенному Мастрони не удавалось сохранять спокойствие.

– Любыми способами? А почему вы не ввозите наркотики?

– Кто вам сказал, что я ими не занимаюсь? Через десять лет это будет легальный бизнес. Наркотики, уважаемый господин Мастрони, – это пять процентов мировой экономики. Нельзя пренебрегать пятью процентами торгового оборота всей планеты только потому, что ФБР решило: алкоголь – это хорошо, а наркотики – нет. Если есть рынок наркотиков, значит, когда-нибудь они займут свое место. А рынок есть. Запрет не продержится и двадцати лет. Ополчись на них все сыщики мира, наркотики не остановить. Это вопрос времени…

– Сменим тему, – прервал я его. – Нам начинают надоедать ваши разглагольствования. Я требую перейти к голосованию.

– Я отвечаю вашему оруженосцу, – возразил Шарриак. – Это он завел разговор. Голосуйте на здоровье, если вы в это верите. У меня минимальная возможность блокировать, но могу вас парализовать, результат будет тот же самый. Послушайте, Карсевиль, не будем же мы сидеть тут всю ночь. Делаю последнее предложение: Шаламона в президенты, а вы и я – вице-президенты, если уж вам так хочется сохранить эту лавочку.

– Будем голосовать, – повторил я упрямо.

Шарриак встал:

– Без меня. Вы думаете о деле или о романе в фотографиях с розовой водичкой? Надеюсь, вы пригласите меня на свадебный пир. Я так вам напакощу, что вы не уснете. – Идя к двери, он остановился перед Лоранс. – Скажите правду, мадам Карре: мой крем после бритья вам никогда не нравился, а? Я так и знал. Хотел поменять его, да забыл.

– Нет, мне не нравится ваша дурацкая морда, – отчеканила Лоранс.

Шарриак не смутился:

– Ах, до чего я люблю сердечную обстановку административных советов! – воскликнул он. – Сплошь друзья, откровенная беседа! Обожаю. Естественно, я вчиню вам десяток исков. Когда сила сломлена, остается право…

Шарриак вышел. Несколько секунд все молчали. Потом собрали свои бумаги, Мастрони – с очень недовольным видом.

Я сидел, пока все выходили. У двери Лоранс повернулась ко мне и спросила:

– Вы не идете? Чего вы ждете?

– Ну, к примеру, благодарностей, – насмешливо ответил я.

Она медленно подошла ко мне.

– Великий Боже! За что?

– Хотя бы за то, что я вас спас…

Она присела на край стола.

– Вы меня не спасли. Он прав. Я сгорела. Остаюсь здесь только из любопытства. Хочется увидеть окончание партии.

– Я сделал все, что мог.

Она протянула руку к моей груди, словно пытаясь удержать меня на расстоянии.

– Да. Для себя. Вы не могли согласиться на Пинетти, Шаламон – это катастрофа, и не хотели, чтобы меня прикрыли. У Шарриака появилось бы огромное преимущество, а вам нужно время, чтобы уладить дело с американцем.

– Надо же, вы и это знаете?

Ее глаза сузились. Пропала мягкость в очертаниях ее губ.