Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью - Дин Кунц

Еще до рассвета я проснулся в темноте от звона миниатюрного колокольчика, размером с наперсток, который я носил на цепочке: три взрыва серебристого звука и короткие мгновения тишины между ними. Я лежал на спине, абсолютно неподвижно, но тем не менее колокольчик звякнул еще три раза. Вибрации, которые передавались голой грудью, представлялись мне слишком сильными, чтобы их мог вызвать такой крошечный колокольчик. Он прозвенел трижды еще раз и смолк окончательно. Я ждал и думал, пока заря не вскарабкалась по небу и не заползла в окна моей спальни.

Позже, этим же утром раннего марта, когда я пошел в центр городка, чтобы купить синие джинсы и несколько пар носков, я встретил мужчину с пистолетом сорок пятого калибра и желанием убить несколько человек. После этой встречи день становился все более отвратительным с той же неотвратимостью, с какой солнце движется с востока на запад.

Меня зовут Одд Томас. Я признал свою странность. Меня больше не удивляет, что беда притягивает меня точно так же, как магнит — железо.

Девятнадцатью месяцами раньше, двадцатилетним, мне следовало погибнуть под пулями в знаменитом, попавшем на все новостные ленты и экраны телевизоров, побоище в торговом центре Пико Мундо, расположенном в пустыне, в калифорнийском городке. Говорят, я спас множество жизней горожан и приезжих. Однако многие умерли. Я — нет. Мне приходится с этим жить.

Сторми Ллевеллин, девушка, которую я любил больше жизни, тоже погибла в тот день. Я спас других, но не сумел спасти ее. Мне приходится жить и с этим. Жизнь — цена, которую я плачу за то, что подвел ее, высокая цена, платить которую приходится каждое утро, с того самого момента, как я просыпаюсь.

Девятнадцать месяцев, прошедших после ее гибели, я путешествовал в поисках смысла моей жизни. Я учусь, направляюсь в те места, куда должен идти.

В настоящее время жил в арендованном живописном коттедже на три спальни в тихом прибрежном городке, расположенном в паре сотен миль от Пико Мундо. Переднее крыльцо выходило на море, и желтая бугенвиллея оплела половину крыши.

Аннамария, которую я знаю только с января, занимала одну из спален. Ей рожать где-то через месяц, но она заявляет, что беременна с давних пор, и настаивает, с животом ей ходить еще долго.

Хотя многое из того, что она говорила, понять мне так и не удалось, я уверен, что она всегда говорит правду. Она загадочная, но не обманщица.

Мы друзья, но не любовники. Таинственность в любовнице скорее всего указывает на грядущий катаклизм. Но обаятельная подруга, на теплое отношение которой иной раз накладывается ледяная непостижимость, может быть интересной спутницей.

В то утро, когда я собрался в экспедицию за покупками, Аннамария вышла со мной на крыльцо. Сказала:

— Летнее время начнется только через пять дней.

Спустившись с последней ступеньки, я повернулся и посмотрел на нее. Она не красавица, но и не простушка. Чистая белая кожа казалась гладкой, как мыло, большие темные глаза, в которых отражался сверкающий океан, глубиной напоминали галактики. В кроссовках, штанах цвета хаки и мешковатом свитере она все равно выглядела миниатюрной, прямо-таки маленькая девочка, надевшая одежду отца.

Не зная, почему она упомянула летнее время, я ответил:

— Надолго я не задержусь. Вернусь намного раньше заката.

— Темнота не всегда наступает в предписанный срок. Темнота может свалиться на тебя в любой момент дня, как тебе очень хорошо известно.

Однажды она сказала мне, что есть люди, которые хотят ее убить, и пусть больше об этом не упоминала и не приводила примет ее предполагаемых убийц, я верил, что об этом она говорила правду, как и об остальном.

— Я останусь, если тебе грозит опасность.

— Опасность грозит тебе, молодой человек. Здесь или там, везде, ты постоянно ходишь по лезвию ножа.

Ей восемнадцать, мне почти двадцать два, но, когда она называла меня молодым человеком, я чувствовал ее правоту. Она пребывала вне времени, могла жить в любом столетии или даже во всех.

— Делай что должен, — напутствовала она меня, — но возвращайся к нам.

«Делай что должен» прозвучало нарочито зловеще, так не говорят человеку, который отправляется в магазин за носками.

Из окна за спиной Аннамарии за нами с серьезным лицом наблюдал Тим. Рядом с ним, положив передние лапы на подоконник, на меня смотрели обе наши собаки, золотистый ретривер Рафаэль и белая немецкая овчарка по кичке Бу. Девятилетний Тим пробыл с нами уже чуть больше месяца после того, как мы спасли его из поместья, именуемого Роузленд, в сонном городке Монтесито. Я написал об этой истории в предыдущем томе моих мемуаров. Теперь мы — его семья. Из-за уникальности истории Тима скоро нам придется придумать легенду, с которой он мог бы жить дальше.

Моя жизнь такая же странная, как и мое имя.

Тим помахал рукой мне. Я — ему.

Перед тем, как выйти из дома, я спросил мальчика, не хочет ли он пойти со мной. С кроткой улыбкой Аннамария указала, что ни Ксеркс, ни Леонид не приглашали детей сопровождать их в Фермопилы.

В 480 году до рождения Христа триста спартанцев под командованием Леонида какое-то время сдерживали двести тысяч персов, возглавляемых Ксерксом, прежде чем их всех убили. Я не видел аналогии между моим скромным походом за носками и одной из самых яростных битв в истории человечества.

По опыту я уже знал, что бесполезно обращаться за разъяснениями к Аннамарии, когда она делала такие вот ставящие в тупик заявления, но едва не попытался еще раз. Однако она уже открыла мне дверь, знаком руки предлагая покинуть кухню, вышла следом за мной на крыльцо и теперь стояла, улыбаясь, а я смотрел на нее снизу вверх. Момент, когда я мог попросить ее прояснить ситуацию, миновал.

— Колокольчик звонил прошлой ночью, — поделился я с ней.

— Да, я знаю.

Не думаю, что она услышала колокольчик из своей комнаты, через две закрытые двери.

Ранее она сказала мне: если колокольчик зазвонит ночью, в самом скором времени нам придется перебираться на новое место.