Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка - Том Вулф Страница 9

А в окружной больнице психиатрическое отделение закрыто на засов и битком забито пациентками, которые ходят вдоль стен большого зала. Если не считать внутреннего дворика, больше там ходить попросту негде.

Крупная брюнетка с остатками прически типа «пчелиный улей», декольными глазами и очевидной беременностью — самая оживленная из многочисленных пациенток. Она строит глазки всем, кто к ним заходит. Она также радостно кивает в сторону вакантного места у стены.

— Миссис ___ отказывается от медикаментов, — говорит одному из психиатров медсестра. — Она даже не хочет раскрывать рот.

Вскоре женщину, облаченную в белый больничный халат, ведут по коридору. На вид ей около пятидесяти, но есть в ней какая-то «изюминка».

— Добро пожаловать домой, — говорит доктор ___.

— Здесь не мой дом, — отвечает женщина.

— Но я ведь вам уже объяснял, некоторое время вы поживете тут.

— Послушайте, вы даже меня толком не посмотрели.

— В этом нет нужды. Вас уже обследовали двое психиатров.

— Вы имеете в виду — тогда в тюрьме.

— Вот именно.

— Из этого вы ничего не можете заключить. Я тогда была возбуждена. Я была на Стрипе, а потом вся эта дурацкая…

Три четверти пациентов, помещенных в прошлом году в эту палату (а всего их оказалось шестьсот сорок), стали жертвами Стрипа или атмосферы Стрипа, рассказывает мне психиатр, умный энергичный мужчина в черном шелковом костюме с латунными пуговицами.

— Я даже не ее лечащий врач, — говорит он. — Я не знакомился с ее историей болезни. И ничем не могу этой даме помочь.

Здесь, безопасно скрытые от чужих глаз в этом маленьком кроличьем садке, находятся все те, кто делал петлю за петлей и не смог выдержать действия центростремительной силы. Некоторые, подобно Реймонду, который несколько дней носился на спиртном и таблетках и обходился без сна, пока не достиг точки кислородного голодания, могут через два-три дня избавиться от токсической реакции. Или дней через восемь-десять. У других к химическому дурману добавляются различные конфликты. Взять, к примеру, одного мужчину, который бросил всю свою наличность вялому гомункулу, сидящему у каждого столика для игры в кости и спускающему всякую пакость в почти скрытый мусоропровод, чтобы она не скапливалась перед глазами клиентов; или мужчину, который продал семейный автомобиль за фиг да ни фига на автостоянке с рекламой «Наличность за вашу машину — прямо сейчас», после чего также спустил полученную мелочь гомункулу. Однако этого человека дома совершенно безвинно и простодушно ждет семья; что ж, он и впрямь попал в беду…

— …После того, как я пришел сюда работать и начал заниматься персональными случаями, — продолжает говорить доктор, — я постоянно сталкиваюсь с предельной агрессивностью. И причина здесь не в том, что Лас-Вегас делает людей такими — просто Лас-Вегас привлекает именно такие человеческие типы. Азартные игры — весьма агрессивное времяпрепровождение, и Лас-Вегас привлекает агрессивных людей. Они обладают поразительной способностью становиться хуже в самой обычной ситуации.

Девушка, похоже, совсем еще недавно просто красавица, вжимается лицом в стену, бросая резкие взгляды на доктора. Медсестра что-то ей говорит, и девушка закрывает лицо ладонями, содрогаясь всем телом, но не издавая ни звука. Наконец она удаляется в свою палату, а затем оттуда доносится дикий визг. Доктор немедленно к ней бросается. Другие пациенты высовывают головы из своих палат.

— Кто это так вопит? — спрашивает у медсестры какой-то тихоня. — Девушка, молодая, — сообщает он кому-то в своей палате.

А крупная брюнетка лишь продолжает закатывать свои декольные глаза.

Снаружи, во внутреннем дворике, где повсюду рассыпан песок, царят такие сумерки, как будто там горит очень слабая лампочка. Какая-то пожилая женщина покачивается взад-вперед на самом обычном стуле, время от времени вытягивая одну руку перед собой и притягивая ее к груди.

Мне все предельно ясно.

— Игральный автомат? — спрашиваю я у медсестры, однако та отвечает, что с точностью сказать ничего нельзя.

— …И тем не менее люди того же самого агрессивного типа требуются, чтобы строить приграничные города, а Лас-Вегас совершенно определенно, по всем психиатрическим стандартам, приграничный город, — говорит доктор ___. — Они за все возьмутся, и они это выполнят. Местное строительство, судя по всему, было делом просто невероятным. Но, похоже, им наплевать, чему противостоять, вот в этом-то собака и зарыта.

Я выхожу на автостоянку позади окружной больницы, и не трудно догадаться — как только я завожу мотор, меня тут же окутывают «Актуальные точечные новости», «Манки номер 9», «Донна, донна, примадонна» и рекламные стишки, дружелюбно манящие и зовущие в сторону отелей «Фремонт» и «Фронтир Федерал». Мы с моим большим белым автомобилем плывем по Стрипу мимо «бумерангового модерна», «криволинейной палитры», «Минтревожной спирали Флэша Гордона», «гамбургеровой параболы Макдоналдса», «эллипса Мятного казино» и «почек Майами-бич». В грандиозной галерее «Янг Электрик Сайн Компани» рвутся солнечные вспышки для всех солнечных королей. В аэропорту я не знаю, чем занять время между сдачей взятого напрокат автомобиля и проходом на терминал, но как только автоматическая дверь раскрывается, «музак» тут же начинает выбулькивать «Песнь Индии». На верхнем уровне вокруг эскалаторов вовсю трещат игровые автоматы. Они расположены там как «лунки» — словечко, подцепленное Лас-Вегасом из гольфа. И какой-то пожилой мужчина поднимается по эскалатору: он только-только прилетел на самолете из Денвера; на левом плече у него красуется массивная пластиковая сумка с одеждой, а в левой руке — чемодан с двумя отделениями. Мужчине приходится поставить чемодан на пол и вытащить обеими руками сумку, которая вот-вот упадет. Однако в то же самое время он умудряется отрыть в кармане пару монет и запустить игровые автоматы. Вроде бы все выглядит нормально, однако, направляясь к своему самолету, я чувствую, что чего-то недостает. И вспоминаю, как недавно в три часа дня сидел в коктейль-зале отеля «Дюнc» вместе с Джеком Хескеттом, управляющим местного филиала корпорации «Федерал Сайн энд Сигнал», Марти Стейнменом, менеджером по сбыту, и Тедом Блейни, дизайнером. Они рассказывали мне про рекламный щит, который как раз тогда сооружали для отеля «Дюнc», чтобы поставить его при въезде в аэропорт. Там будет целых пять тысяч квадратных футов свободно стоящего рекламного щита, изображающего огненно-красное озеро на фоне огненно-золотистой пустыни. Буква «Д» — только одна, самая первая буква в слове «Дюнс», — написанная оригинальности ради кириллицей, будет высотой с двухэтажный дом. Дисплей со вставкой из плексигласа, самый большой в мире вращающийся щит тройного изображения, будет поворачиваться, демонстрируя сперва сам двадцатидвухэтажный отель, потом плавательный бассейн с большими белыми барашками, а затем новое поле для игры в гольф. Кривые, как турецкие сабли, изгибы рекламного щита будут воспарять к массивному ревущему бриллианту на самом верху.

— Его можно будет увидеть с аэроплана с расстояния пятнадцати миль, — утверждает Джек Хескетт.