У нас убивают по вторникам - Алексей Слаповский Страница 9

— Никто вас убить не хочет — и мы этот вопрос уже про­яснили! Собираются — да. В силу необходимости. Но это не значит, что хотят! Они не хотят, они вынуждены. А вы обви­няете, что хотят! Это клевета. И я вынужден вынести при­говор.

Судья мешкает, звонит по телефону:

— Извините, а сколько дать? Слушает.

— Понял.

Кладет трубку. Объявляет:

— Пять лет в колонии общего режима с отбытием нака­зания в условной форме! Освободить из-под стражи в зале суда. Что, нет стражи? Ну, пусть так идет.

Братья Быстровы выпивают в дома Владимира. Надежда выходит с тарелкой, со стуком ставит ее на стол.

— Ты чего это? — спрашивает Владимир.

— Того! Лишь бы повод — выпить! — уходя, ворчит жена.

— Я не с кем-нибудь, а с братом! — кричит ей вслед Вла­димир. И поднимает стопку: — Твое здоровье.

— Оно мне больше не понадобится, — мрачно отвечает Вадим.

— Зря ты так. Нет, я понимаю, обидно, неприятно. Но как советуют мудрецы? Если не можешь изменить обстоя­тельства, надо посмотреть на них с другой стороны.

— Это с какой?

— Им что важно? Они же бьют своих — чтобы свои же и боялись. А если ты будешь чужой, это совсем другой резо­нанс! Это международный скандал, понимаешь?

— Но я же не чужой.

— А кто тебе мешает им стать? Представителем, напри­мер, оппозиции и в каком-то смысле добровольной жертвой. Пострадать за правду и справедливость. За народ. Я знаю кое-кого в ЦК КПСС.

— Ты не бредишь? Какая еще КПСС?

— Отличная партия, между прочим. Это не то, что ты думаешь. Коллективный Подпольный Союз Справедливо­сти.

— А другие не коллективные?

— Нет, конечно. Там никого, кроме руководства, нет. У них съезд как раз послезавтра, надо пойти.

— А через пять дней — вторник.

— Ничего, брат, успеем! Кстати — я так, на всякий слу­чай, — ты завещание составил? У тебя библиотека хорошая, а дочь и жена читать не любители. Растащат кто попало.

И вот братья подходят к зданию, где на фронтоне транс­парант: «2-й съезд Коллективного Подпольного Союза Спра­ведливости».

Здание охраняют милиционеры. Вокруг — толпа возму­щенных обывателей с плакатами: «Долой справедливость!», «Не хотим перемен!», «За веру, царя и Отечество!», «Руки прочь от власти!».

На входе братьев осматривают, шмонают.

— Где делегатские мандаты? — спрашивает человек в штатском.

— Это наши, наши! — кричит некий функционер. И провожает братьев в зал.

В зале битком. В президиуме председатель партии Мигу-нов, другие ответственные товарищи. Мигунов встает, под­нимает руку:

— Позвольте съезд нашей партии считать.

Но тут заминка, шепот, ропот: открываются двери, и вхо­дит с группой сопровождающих Капотин.

Аплодисменты, переходящие в овацию. Капотин машет рукой: хватит. И делает знак Мигунову: начинайте.

— Итак, — возглашает Мигунов, — открываем второй съезд нашего Коллективного Подпольного Союза Справед­ливости. Слово для доклада предоставляется мне.

Он идет к трибуне.

— Товарищи! Рад приветствовать вас на нашем съезде людей, не согласных с политикой власти, хотя и поддержи­вающих ее! Извините, рекламная пауза.

На большом экране демонстрируется реклама пива — спонсоры съезда.

А Мигунов тем временем засовывает в рот жвачку и, как только кончается реклама, произносит:

— Жевательная резинка «Вред ли», наш сладкий спон­сор!

И, продолжая жевать, с горячностью говорит:

— А-ма-мэ-му-мо-ми-ма! Аплодисменты.

— Ны-на-ну-но-ни-нэ-но! — обличает недостатки Мигу-нов.

Аплодисменты.

— Ба-фа-фу-фо-фы-фа-фу-фы! — хвастается он достиже­ниями.

Аплодисменты.

— Ничего не понимаю, — шепчет Вадим Владимиру.

— Неважно! Главное — мы вместе! — отвечает тот с го­рящими глазами.

— А-рара-барара-тудыть-сюдыть! — Мигунов указывает на Вадима.

— Тебя зовет! — подталкивает брат брата. Быстров-старший, стесняясь, идет к трибуне. После паузы говорит:

— Мы все понимаем, что так, как есть, продолжаться не может. Но проблема в том, что никто толком не знает, как надо. Я тоже не знал. И вдруг понял. Я понял, что все очень просто. Мы живем, как на вулкане. Живем так, будто он завтра взорвется и надо успеть — наворовать, нахапать, нажраться, напиться, настроить себе домов. Когда выльется лава, поверьте, ей будет все равно, дворец у вас или избуш­ка. Я задал вопрос себе: что я могу сделать? Не так уж мно­го. Меня собирались убить, как, может, некоторые знают. Так вот, я совершу самоубийство. В знак протеста! Если хо­тите, под флагом вашей партии, мне все равно.

Аплодисменты.

Внимание зала и его реакция все больше разогревают Быстрова, он вдохновляется.

— Я не думаю, что все сразу переменится. Но если хотя бы кто-то задумается, что человек покончил с собой в ре­зультате глубокого отвращения к происходящему, — это бу­дет уже результат!

Все приготовили руки для аплодисментов, но тут — в паузе, когда Быстров набрал воздуха для нового выкрика, слышится резкий звук отодвигаемого кресла.

Капотин встает и, проходя мимо Мигунова, говорит:

— Урежу финансирование партии в три раза.

— Я не знал, Павел Савлович! — торопится за ним Мигу-нов. — Я понятия не имел, о чем он будет говорить! Думал, обычное дело: все плохо, надо что-то делать, вас покрити­кует.

И, обернувшись, рявкает на Быстрова:

— Прочь с трибуны!

— Товарищи! — напоследок взывает Быстров. — Только через самоубийство обретем новую жизнь! Следуйте моему примеру! Ответим массовыми самоубийствами на беззако­ние и произвол!

Зал отвечает овацией.

И тут же мы видим другой зал — заседаний. Капотин гневается.

— Дотянули резину, товарищ генерал Пробышев? Давно пора было его прибить!

— Мы в ближайший вторник собирались. Сами знаете.

— Знаю! В виде исключения могли бы и в выходные по­работать!

— Можем хоть завтра.

— Поздно! Об этом во всех газетах написано и на всех каналах сказано: доведенный до отчаяния Быстров собира­ется покончить с собой! И даже если мы его сейчас замочим, это будет расцениваться как самоубийство. Типа того: под­ставил добровольно человек себя под пулю.

— Может, я чего не понимаю, — говорит Рубак. — Но что в этом такого? Самоубийство и самоубийство. В судеб­ной системе это было бы очень удобно. Не держать человека в тюрьме, не тратить на него государственные средства. Вы­дал ему пистолет или яд — и нет проблем.