Декоратор. Книга вещности - Тургрим Эгген Страница 85

— Да. А нельзя было?

Она задумывается, потом выпаливает:

— Ты подсматривал! Так я и знала, что это жульничество со стеклом. Ты как маленький мальчик!

— Я ничего не делал, — объясняю я. — Техническая неполадка.

— Кто бы сомневался, — тянет Сильвия с издёвкой. — Я отлично помню, как в последний раз ненарочно оказалась у окна мальчишечьего туалета, когда там писали мои одноклассники. Мне было лет восемь. Максимум девять.

— В самом деле я ни при чём, — оправдываюсь я.

Она встаёт прямо передо мной и вцепляется глазами мне в глаза, на лице упрямое и обиженное выражение.

— Хотя меня это страшно раззадорило.

— У-у-у, тогда я пошла, — бросает Сильвия раздражённо. — Я найду дорогу. А ты оставайся тут... забавляться. Малютка ты наш.

Когда до меня доходит смысл сказанного ею, я цепенею от ярости. Ей никто не давал права. Я не позволю пренебрегать и издеваться надо мной. Я вспоминаю звуки, доносящиеся из её спальни. Думаю о греческом пляжном жиголо. Зачем она втаптывает меня в грязь? Зачем списывает меня в полнейшие ничтожества? Я не дам ей уйти с этим!

Сильвия проходит мимо курсом к дверям, и тогда я решительно хватаю её за запястье.

— Пусти! — орёт она, вырываясь. Но мне удаётся удержать хватку.

— Не смей говорить мне такие вещи, — цежу я и слышу, как пресекается голос.

— Что хочу, то и говорю, — шипит она. — Дай пройти!

Затянутым движением, с силой, какой в себе никогда не подозревал, я направляю её в обратную сторону, и она валится навзничь на роскошную кровать. Она не ударяется. Но прежде чем она встаёт на ноги, я успеваю насесть на неё и прижать к матрасу. Моё лицо в каких-то миллиметрах от её, и я чувствую запах изо рта, слышу дыхание как у астматика.

— Свинья! — Она плюёт мне в лицо. И попадает точно в левый глаз, что не умеряет моего бешенства.

— Я тебя проучу, — шиплю я. Прижимая её торсом и левым локтем, я запускаю правую руку под юбку и нащупываю там резинку колгот. Покопавшись ещё, я подцепляю резинку от трусов тоже и дёргаю что есть мочи. Раздаётся треск, и всё хозяйство в порванном виде съезжает до колен. Ещё рывок, и она свободна от этой амуниции. Ноги отчаянно молотят воздух, и, чтоб она не надавала мне тумаков, я втискиваюсь ей между бёдер. Она норовит схватить меня за волосы, но они слишком коротко пострижены, не уцепишься.

Когда Сильвия осознаёт, что я задумал, — вернее сказать, когда я понимаю, что задумал, — она смиряется. Ждёт, что я возьму её и уже отвалю. Как ни суди, лучшего она не заслуживает. Я отдаю себе отчёт в последствиях, но мне представляется, что остановись я сейчас, некоторым образом будет ещё хуже. Тогда она в придачу замучает меня насмешками.

Закатав юбку наверх, я вожусь с молнией на собственных брюках. Сильвия лежит спокойно, не так сжавшись, отвернув голову и глядя в пустоту. Щёки пылают, и я вижу, что она едва не плачет.

Раз в жизни меня это не колышет.

Но мне не следовало расслабляться раньше времени. Потому что, когда я пристраиваюсь, чтобы войти в неё, она с нечеловеческой силой врезает мне под дых. Хватая ртом воздух, я на секунду выпрямляюсь, сидя на коленях, но она успевает выдернуть одну ногу и со всей дури безжалостно смазать мне по яйцам. Хоть она не достигает эффекта, на который рассчитывала, но удар выводит меня из равновесия, и я лечу на пол головой вперёд. Всё обходится, я мухой вскакиваю на ноги, по она ещё проворнее. Я глазом не успеваю моргнуть, как она выскакивает из спальни и кидается вниз по лестнице. Я следом.

Когда я вылетаю из комнаты, в шахте лестницы с бешеной скоростью исчезает её обесцвеченная макушка. Потом она обескураженно вскрикивает, и я слышу ряд зловещих, шмякающих ударов. Она поскользнулась на лестнице.

— Сильвия? — окликаю я, когда всё стихает. Она могла здорово расшибиться. Никакого ответа, шагов тоже не слышно, тишина. Даже стонов нет. В испуге я понимаю, что она могла притаиться за поворотом с чем-нибудь тяжёлым в руке, чтоб дать мне по голове, поэтому я спускаюсь медленно-медленно, зыркая глазами налево-направо. Поскольку я крадусь так осторожно, я нащупываю сломанную ступеньку вовремя, не успев встать на неё и покатиться вниз, как Сильвия. Она лежит внизу.

— Сильвия, ты ударилась? — снова спрашиваю я. — Видишь, всё-таки лестница оказалась не такой надёжной. Прости, мне очень жаль.

С нижней ступеньки я делаю шаг в сторону, чтоб она не смогла заехать мне в пах. Она лежит на спине. Лицо отвёрнуто в сторону, и я осторожно по большому радиусу обхожу её и захожу с той стороны.

Безжизненная.

— Сильвия?

Глаза упёрты в пол, взгляд застывший.

О боже мой, думаю я.

Всё не может быть так ужасно, как кажется. Я понимаю, что надо немедленно звонить «113», но потом вспоминаю, что телефон не подключен. Обшариваю карманы её пальто в поисках мобильника, но у неё нет. Насколько я помню, я ни разу не видел её с трубкой. Паника сжимает голову, как захлопнувшийся капкан. Хотя поднять её мне не по силам, по какой-то причине я твёрдо верю, что должен оттащить её назад в спальню и там попробовать вернуть к жизни. Когда она наконец лежит на спине на кровати, по-прежнему без признаков жизни, с меня льёт пот. Я приношу воду и брызгаю ей в лицо. Пробую дыхание рот в рот, сперва сепаратно, потом в комплексе с массажем сердца, как меня учили на военных сборах резервистов-санитаров, к которым я приписан. Оба наших лица перемазаны моим потом и слюнями. Наверно, из-за паники и стресса я произвожу манипуляции неверно, во всяком случае, Сильвия не реагирует. Не начинает дышать, не шевелится. Пульса нет. Лежит как колода.

— Я тебя люблю, — заклинаю я. — Ну возвращайся ко мне, ну давай!

Она не шевелится. Взгляд застывший.

— Но я тебя всегда любил! — сиплю я и понимаю, что сдался.

Любил? Люблю. Какая разница?

Немного успокоившись, когда сердце уже не стучит так оглушающе и неистово в ушах, я заставляю себя встать в ногах кровати и всмотреться в неё. Единственно взгляд выдаёт, что некое насилие или вольности сверх нормы были допущены в отношении неё. Я не могу этого видеть, иду и опускаю веки. Теперь она будто спит — рот расслаблен, помада обкусана, — но красива. Восхитительно.

Она лежит раздвинув ноги. Где-то я читал, что когда ломается шея, то в эту секунду или на миг раньше умирающие, например, висельники, опорожняют содержимое кишечника. А Сильвия нет. Такая же подмытая, как встала с биде.

Медленно и неописуемо бережно я начинаю раздевать её. Тело податливо, всё идёт как по маслу. Сперва белый свитер — я опасливо стягиваю его через голову, чтобы не открылись глаза; затем засовываю руки ей под спину, расстёгиваю бюстгальтер и освобождаю лямки. Бормочу «прости». Нахожу пуговицу и молнию в боку юбки, расстёгиваю их, и юбка послушно соскальзывает с ног. Потом укладываю её так, как она лежала. С раскинутыми и чуть заведёнными вверх руками. Так груди приподнимаются и присобираются, это её особенно украшает.