Антиглянец - Наталия Осс Страница 73

– Votre passeport!

Я протянула красную книжицу.

– Ce sont eux! Les Russes! – воскликнул полицейский.

Ну да. Мы русские. Те самые.

Было страшно. Я попыталась сосредоточиться на хорошем. Что-то должно быть хорошее в этой ситуации. Вот, нашла – бить хотя бы не будут. Не то что у нас.

Французская кутузка отличалась от райотдела милиции с грубо сваренными решетками, ужасающим туалетом, сифилитическими лицами преступников (я бы без суда приговорила к высшей мере тех, чьи лица висят там под лозунгом «Внимание: розыск!», в ксерокопийном варианте все они смотрелись маньяками и террористами). Тут почище и похоже на офис. Нашу ментуру я посетила однажды, когда украли сумку с документами и надо было писать заяву, а потом в слезах и соплях решать вопрос – «как бы сделать так, товарищ начальник, чтобы паспорт получить завтра». Больше никаких проблем с законом не было.

Меня завели в кабинет. Вслед за мной в комнату вошел юноша лет двадцати и сел напротив – караулить. Портретов президента нигде не было. Зато на противоположной стене я заметила доску с приколотыми к ней детскими рисунками. Значит, ничто человеческое им не чуждо.

Полицейский настороженно смотрел на меня и ловил каждое движение. Так наблюдают за диким зверем, чтобы не пропустить момент, когда он решит на тебя броситься.

– Не ссыте! Не сбегу. Русские не сдаются! – сказала я по-русски – не для того, чтобы его запугать (все равно ничего не понимает), а чтобы себя подбодрить. И в камере буду говорить сама с собой, чтобы не сойти с ума. Сколько меня здесь продержат, интересно?

Господи, родители же сегодня ждут меня, будут звонить… Я представила, что случится с мамой, когда она поймет, что я исчезла.

Я достала телефон. Срочно надо позвонить ей.

Цербер подскочил и выхватил у меня трубу.

– Vous n’avez pas le droit de téléphoner!

– But if I want to call my lawyer?

– Non!

– Ни фига себе у вас тут демократия? Я не могу позвонить адвокату? Идиотизм!

Я замерла на стуле. Ничего не поделаешь. Может, это к лучшему. Что я сказала бы маме – что я арестована?

Где же Саша? Он ведь поможет… Он должен помочь. Одной мне отсюда не выбраться.

Минут через десять явился хрупкий человечек небольшого роста. Они перебросились с юношей парой фраз, после чего малец отдал ему мой телефон.

– Do you speak French?

– No, just English. Or Russian.

Он протянул мне бумагу. Бумага была на ломаном русском.

«Задержаны сроком на 24 часов… Имеете право вызывать адвоката, медицинская помощь в случае нужности. Чтобы уведомить семью, вы можете обратить к офицеру полиции… Срок содержания под стражей может будет продлен по решению прокурора».

Строки прыгали перед глазами.

– Your signature!

Я подписала бумагу – та-та-та-там! – первый документ в качестве заключенного.

Потом пришла женщина с пробирками. Надо подуть в трубку на алкоголь. Без проблем. Я чиста. Хрупкий заносил в компьютер данные паспорта, пока тетка анализировала мое легкое дыхание.

– Follow me! – приказал хрупкий.

Я повиновалась. Мы вышли в коридор, он впереди, за мной – юноша. Меня вели под конвоем.

Мы шли куда-то в глубь здания. Наверное, ведут на допрос. Открылась железная дверь, меня подтолкнули вперед… Мама! Я не хочу…

Я не хотела, но дверь захлопнулась у меня за спиной. Это была камера. Койка, железный стол, умывальник, окно. Все.

Удавиться я не успела. И разрыдаться тоже. Дверь опять открылась, и вошла женщина в голубой жандармской рубашке. И вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ… Не полицейские они, а жандармы, душители русской свободы!

Тетка забрала туфли, и я осталась босиком на холодном полу. Потом пробежалась пальцами по всему телу – мерзкие холодные прикосновения. Заставила раздеться, осмотрела одежду, прощупала швы. Взяла сумку, порылась – вынула зажигалку, сигареты оставила. Ушла. А мне пришлось напяливать на себя поруганную одежду – брюки, майка казались еще грязнее тех, что были в багажнике. Те были испачканы всего лишь кровью и потом, а эти – замараны прикосновениями чужих рук, принадлежащих людям, подозревающим меня в преступлении.

Я сидела и смотрела в окно в тупом оцепенении.

Я не думала, что это конец карьеры, шенгенской визы и вообще жизни, хотя тени этих мыслей витали в голове. Просто думала, какой тонкий край – от моего вчерашнего легкого существования, в котором, как мне казалось, так много несчастий и несправедливостей, до этого момента, за которым ничего дальше не просматривалось. И что сегодня ночью, пока я мчалась по дороге, я была счастлива. И даже в больнице, возле носилок, на которых умира… надеюсь, он жив… на которых корчился от боли Аркадий, тоже.

Я вздрогнула – дверь камеры с лязгом отворилась.

Вошел Цербер. Выдал мне пакет с флизелиновыми шлепками, похожими на те, что дают в салоне красоты. Что-то буркнул.

Я сама себе перевела:

– Арестованная Борисова, на выход, руки за спину!

И по собственной инициативе заложила руки – не хватало еще наручников.

Меня привели в тот же кабинет, где нас уже ждал Хрупкий. Он сидел за компьютером. Хрупкий заговорил на английском – примерно так же, как говорила я. Видимо, поэтому мы понимали друг друга.

– Let’s speak English. The translator is on his way.

– Да не вопрос. Let’s do it.

Вопросы были стандартные. Вопросы допроса.

Борисова Алена, гражданство – Россия, профессия – журналист, резиденция во Франции – вилла «Ливия», Канны, цель визита – здесь я споткнулась… Что говорить? Саша же просил не выдавать, что мы знакомы.

– Я пишу о моде, – сказала я.

– Так это бизнес-визит? У вас же каникулы in Russia, – оживился он, думая, что поймал.

– My work is my pleasure.

Он выстукивал на компьютере – записывал показания. Потом пошли вопросы по существу:

– Где вы были в 4.40 утра?

– Ехала в машине, кар.

– Где вы взяли машину?

– For rent. Еврокар.

– Кто был за рулем?

– Я, – странный вопрос, а кто же еще.

– Вы управляли автомобилем Bentley?

«Бентли»? Какой такой «Бентли»?

– No, ноу Bentley! Май кар из «Рено».

– Renault? – Хрупкий замолчал, поднял голову от клавиш. Потом опять ожесточенно застучал по клавиатуре.

– Почему вы поехали по дороге вдоль моря, а не по autoroute?

– Просто так, посмотреть, to look around, I’m a tourist.