Лавочка закрывается - Джозеф Хеллер Страница 73

— Мне не нравится Библия, — прервал его Майкл.

— Она никому не нравится. Попробуй тогда почитать «Короля Лира». Но ты вообще не любишь читать.

— Поэтому-то я и решил стать художником.

— Просто ты никогда и не пытался, верно?

— Просто я никогда не хотел. Гораздо лучше вообще не хотеть никакого успеха, ведь правда?

— Нет. Хорошо, когда человек чего-то хочет. Я начал это понимать. Раньше я просыпался каждый день, и в голове у меня была сотня проектов, за которые я горел желанием взяться. Теперь я просыпаюсь в апатии и никак не могу придумать, чем бы себя развлечь. Это случилось за одну ночь. Проснувшись однажды утром, я обнаружил, что стал старым, вот и все. Моя молодость исчерпала себя, а мне всего лишь без малого шестьдесят девять.

Майкл смотрел на него с любовью.

— Покрась себе волосы. В черный цвет, если не можешь сделать их седыми. Не жди Адриана.

— Как Ашенбах?

— Какой Ашенбах?

— Густав Ашенбах.

— Опять из «Смерти в Венеции»? Мне никогда не нравилась эта новелла, и я не могу понять, почему он нравится тебе. Я могу тебе сказать, что в нем не так.

— И я тоже. Но забыть его невозможно.

— Это тебе невозможно.

— Когда-нибудь и ты, вероятно, будешь чувствовать то же самое.

Ашенбах тоже потерял интерес к жизни, хотя и отвлекал себя своим смешным наваждением и мыслью о том, что у него еще осталась масса дел. Он был художником-интеллектуалом, уставшим работать над проектами, которые более не поддавались даже самым терпеливым его усилиям, и знал, что обманывает себя. Но он не знал, что его настоящая творческая жизнь закончилась, а его эпоха близится к концу, нравится ему это или нет. А ведь ему только-только перевалило за пятьдесят. В этом у Йоссаряна было перед ним преимущество. Он мало чем позволял себе наслаждаться. Странно было, что Йоссарян теперь сопереживает этому странному характеру, этому человеку, чья жизнь была сплошным принуждением; каждый день он начинал с одного и того же холодного душа, работал по утрам и не желал ничего иного, как только продолжить свою работу вечером.

— Он покрасил себе волосы в черный цвет, — вещал, как лектор, Йоссарян, — легко поддался на убеждения парикмахера сделать это, наложить косметику себе под глазами, чтобы создавалась иллюзия блеска, нарумянить щеки, выщипать брови, стереть возраст с лица с помощью кремов и придать округлость губам с помощью помады и теней, но он все равно испустил дух в предназначенное мгновение. И в обмен на свои хлопоты он не получил ничего, кроме мучительного заблуждения, будто влюбился в мальчика с кривыми зубами и сопливым носом. Наш Ашенбах даже умереть не мог с драматическим эффектом, ну, хотя бы от чумы. Он просто склонил голову и испустил дух.

— Мне кажется, — сказал Майкл, — что ты приукрашиваешь, стараешься сделать новеллу лучше, чем она есть.

— Может быть, — сказал Йоссарян, который подозревал, что, вероятно, приукрашивает, — но такова моя позиция. Вот что написал тогда Манн: угроза уже несколько месяцев висела над Европой.

— Вторая мировая? — высказал предположение Майкл, стараясь угодить отцу.

— Первая, — решительно поправил Йоссарян. — Уже тогда Манн видел, куда направляется эта неуправляемая машина, которую мы называем цивилизацией. И вот в чем состояла моя судьба во второй половине жизни. Я выжимаю деньги из Милоу, которого не люблю, потому что осуждаю его. И я обнаруживаю, что испытываю такую же жалость к себе, какую испытывал и вымышленный немец, не обладавший ни чувством юмора, ни какой-либо другой привлекательной чертой. Скоро я вместе с Макбрайдом спущусь еще глубже в АВАП, чтобы выяснить, что же там есть. Может быть, там моя Венеция? Как-то раз я встретил в Париже человека, культурного книгоиздателя, который из-за этого рассказа никак не мог заставить себя съездить в Венецию. Я знал другого человека, который из-за «Волшебной горы» никак не мог себя заставить отдыхать на каком-нибудь горном курорте больше недели. Его по ночам начинали мучить кошмары, ему казалось, что он умирает и не сможет уйти живым, если останется, и он уносил оттуда ноги на следующий день.

— А что, кто-то из Миндербиндеров собирается сочетаться браком с кем-то из Максонов?

— У них обоих есть молодые на выданье. Я предложил М2.

— Когда ты собираешься идти туда с Макбрайдом?

— Как только президент сообщит, что, может быть, приедет, и мы получим разрешение на обследование этого места. А когда ты идешь туда с М2?

— Как только у него снова засвербит, и он захочет посмотреть грязные картинки. Я получаю жалованье в «М и М».

— Если хочешь жить под водой, Майкл, то должен научиться дышать, как рыба.

— А ты что думаешь по этому поводу?

— Что у нас никогда не было выбора. Я не думаю, что это хорошо, и не думаю, что это плохо. Это, как мог бы сказать Тимер, наша естественная судьба. Биологически мы являемся новым видом, который еще не успел приспособиться к природе. Он думает, что мы раковые опухоли.

— Раковые опухоли?

— Но он все равно любит нас и не любит раковые опухоли.

— Я думаю, он сумасшедший, — запротестовал Майкл.

— Он тоже так считает, — ответил Йоссарян, — и поэтому, не прекращая работать онкологом, переехал на лечение в психиатрическое отделение больницы. Тебе это кажется безумием?

— Это не кажется здравым.

— Это не значит, что он ошибся. Мы можем видеть социальную патологию. Что еще тебя беспокоит, Майкл?

— Я тебе уже говорил, что здорово одинок, — сказал Майкл. — И мне начинает становиться страшно. И из-за денег тоже. Ты умудрился разволновать меня этими деньгами.

— Я рад, что принес хоть какую-то пользу.

— Я бы не знал, где взять деньги, если бы их у меня не было. Я бы даже ограбить никого не смог. Я не умею.

— А попытавшись научиться, стал бы, вероятно, жертвой ограбления.

— Я даже машину не могу научиться водить.

— А ты бы сделал то, что сделал бы я, если бы у меня не было денег?

— А что это, па?

— Убил бы себя, сынок.

— Ты все шутишь, па.

— Именно это я бы сделал. Это ничуть не хуже, чем умереть. Я бы тоже не смог научиться быть бедным и скоро сдался бы.

— А что будет с этими моими картинками?

— Они будут напечатаны, сброшюрованы и отправлены в Вашингтон на следующее заседание, посвященное этому самолету. Может быть, и мне придется туда съездить. Ты заработал деньги на этом деле, на этом летающем крыле.

— Я закончил то, что и начинать-то не хотел.

— Если хочешь жить, как рыба… Майкл, есть такие вещи, которые ни ты, ни я не стали бы делать за деньги, но есть такие вещи, которые приходится делать, иначе у нас денег не будет. У тебя осталось еще несколько лет, чтобы понять, как ты хочешь распорядиться собой. Бога ради, научись водить машину! Без этого нигде, кроме Нью-Йорка, жить нельзя.