Брак по-американски - Тайари Джонс Страница 6

– Оставьте себе, – сказала Селестия. – Ну, правда.

– Она для мэра, – сказала Оливия. – А мне ты можешь сделать еще одну.

– А еще лучше – настоящего внука, – вставил Рой-старший и обвел своей большой рукой невидимый круглый живот. Его смех рассеял липкие чары, которыми нас приковало к дому, и мы смогли уехать.

Селестия растаяла, как только мы оказались в машине. Злые силы или нервы, мучившие ее, исчезли, когда мы выехали на шоссе. Она опустила голову между колен, чтобы расплести французскую косу, и распушила убранные волосы. Потом она выпрямилась и снова стала собой: вернулись копна волос и озорная улыбка.

– Боже, как было непросто.

– Правда, – согласился я. – Понять не могу, в чем дело.

– В ребенке. Когда речь заходит о внуках, даже нормальные родители с катушек съезжают.

– Но твои-то не такие, – сказал я, вспомнив ее отца и мать – холодных, как замороженный пирог.

– Нет, и они тоже. Они просто рядом с тобой сдерживаются. Им всем психотерапевт нужен.

– Но мы же хотим завести детей. Ну, что с того, если они тоже детей хотят. Хорошо же, что мы все хотим одного?

Перед мостом по пути в гостиницу я съехал на обочину. Мост явно не подходил по размеру к тому, что на карте значилось как река Алдридж, но на деле было просто широким ручьем.

– Что у тебя на ногах?

– Босоножки на платформе, – ответила Селестия, нахмурившись.

– Ты в них идти можешь?

Селестию явно смущали ее туфли – замысловатая конструкция из ленты в горошек и пробковых платформ.

– Нет, а как бы я впечатлила твою маму в туфлях на плоской подошве?

– Не переживай, это близко, – сказал я и ступил на мелкую насыпь. Селестия семенила за мной.

– Держись за шею, – предупредил я и взял ее на руки, как невесту. Так я и нес ее до конца пути. Она уткнулась мне в шею и вздохнула. Я никогда ей не признавался, но мне нравилось быть сильнее, так, чтобы у нее буквально земля уходила из-под ног. Она мне тоже не говорила, но я знал, что ей тоже это по душе. Когда мы дошли до ручья, я поставил ее на влажную землю.

– Что-то ты потяжелела. Может, ты все-таки беременна?

– Ха-ха, очень смешно, – сказала она и посмотрела вверх. – Для такой речушки мост явно великоват.

Я сел на землю, скрестив ноги, и прислонился спиной к металлической опоре, будто это дерево у нас перед домом. Я похлопал рукой по земле перед собой, и Селестия села ко мне спиной, я обнял ее за грудь, прижавшись подбородком к ее шее. Прозрачная вода в ручье пенилась, набегая на гладкие камни, и в сумерках маленькие волны отливали серебром. От моей жены пахло лавандой и кокосовым тортом.

– Раньше, еще до того, как построили дамбу и вода ушла, мы с папой часто приходили сюда по субботам. Приносили леску и приманки. Отчасти это и есть отцовство: бутерброды с колбасой и газировка. Селестия рассмеялась, не подозревая, насколько я серьезен.

Над нами проехала машина, металлическая сетка задрожала, и ветер словно заиграл на ней, выдувая ноты сквозь отверстия – так еще бывает, если легонько подуть в горлышко бутылки.

– Если проедет сразу много машин, получится почти песня.

И мы сидели там, ждали машины, слушали музыку моста. Наш брак был в безопасности. И это не просто ностальгия по прошлому.

– Джорджия, – сказал я, называя ее ласковым прозвищем. – Моя семья сложнее, чем тебе кажется. Мама… – но я не смог договорить до конца.

– Все хорошо, – успокоила меня она. – Я не расстроена. Просто она тебя очень любит.

Она повернулась ко мне, и мы поцеловались. Как подростки, которые уединились под мостом. Удивительное чувство, когда ты взрослый, но при этом молод. Женат, но не пресыщен. Связан, но свободен.

Мама преувеличивала. «Сосновый лес» был неплохим мотелем, на крепкие полторы звезды, и еще хотя бы одна звезда полагалась по статусу, как единственной гостинице в городе. Сто лет назад я привел сюда девушку после выпускного, надеясь расстаться с девственностью. Пришлось расфасовать тонны продуктов в супермаркете, чтобы заплатить за комнату, купить бутылку «Асти Спуманте» и еще несколько атрибутов романтического вечера. Я даже заскочил в автоматическую прачечную за мелочью для виброкровати. В результате свидание оказалось комедией ошибок. Чтобы включить кровать, пришлось скормить ей почти полтора доллара, а когда она все-таки заработала, то заревела громко, как газонокосилка. Кроме того, на моей подружке было надето платье с кринолином времен балов и плантаций, и, когда я попытался познакомиться с девушкой поближе, юбка отскочила и ударила меня по носу.

Когда мы заселились в комнату, я рассказал эту историю Селестии, надеясь, что она посмеется. Но вместо этого она сказала: «Иди ко мне, милый», – и позволила мне положить голову ей на грудь – в точности как девушка с выпускного.

– Будто мы пошли в поход, – сказал я.

– Скорее, учимся по обмену.

Я взглянул в зеркало и, встретившись с ней взглядом, заговорил:

– Можно сказать, что я прямо здесь и родился. Оливия тогда тут работала уборщицей.

Тогда «Сосновый лес» был «Берлогой бунтовщика» – довольно чисто, но в каждой комнате висел флаг Конфедерации. Когда у Оливии начались схватки, она терла ванную, но мама твердо решила не рожать ребенка под звездами на красном фоне. Она не разжимала ног, пока владелец гостиницы (достойный человек, несмотря на все это убранство), вез ее за пятьдесят километров в Алегзандрию. Год спустя, 5 апреля 1969 года, я впервые остался на всю ночь в смешанных яслях. Мама этим очень гордилась.

– А где был Рой-старший? – спросила Селестия, как я и предполагал.

Именно ради этого вопроса мы сюда и приехали, но почему же мне было так трудно на него ответить? Я вел ее к этому вопросу, а когда он был задан, я онемел, будто камень.

– На работе?

Селестия сидела на кровати и пришивала бисер к голове куклы, но мое молчание ее насторожило. Она откусила нитку, завязала узелок и повернулась ко мне.

– Что такое?

Мои губы двигались, но не издавали ни звука. Я неправильно начал. Свою историю я отсчитываю с того дня, но начало всей истории уходит глубже в прошлое.

– Рой, в чем дело? Что случилось?

– Рой-старший – не мой отец.

Я обещал маме, что никогда не произнесу вслух эту короткую фразу.

– Что?

– Не мой биологический отец.

– Но вас же зовут одинаково?

– Он меня усыновил в младенчестве и поменял мне имя.

Я встал с постели и сделал нам простой коктейль из сока с водкой. Я мешал напитки пальцем и не мог заставить себя поднять глаза, чтобы встретиться с ней взглядом, даже в зеркале. Она спросила: