Десятое декабря - Джордж Саундерс Страница 51

Отказываться.

Из кухни вышел парнишка, почти потерявшийся в громадной куртке Эбера, пижамных брюках, волочившихся за его ногами теперь без ботинок. Он осторожно взял окровавленную руку Эбера. Сказал, что просит прощения. За то, что был таким недоумком в лесу. За то, что убежал. Он потерял голову. Как бы испугался и все такое.

Слушай, сказал Эбер хриплым голосом. То, что ты сделал, – удивительно. Ты вел себя идеально. Я здесь. И благодаря кому?

Вот. Что-то все же ты мог сделать. Может, парнишка теперь чувствует себя лучше? Он сделал это для парнишки? Вот она, причина. Вот ради этого и стоило остаться. Правда? Ведь если тебя нет, ты никого не можешь утешить. Если ушел, то не можешь присесть?

Когда Аллен был близок к концу, Эбер делал презентацию в школе по ламантину. Получил высший балл от сестры Юстас. А она бывала довольно строгой. У нее не хватало двух пальцев на правой руке – несчастный случай с газонокосилкой, и она иногда это рукой пугала какого-нибудь молчащего малыша.

Он много лет не вспоминал этого.

Она положила руку ему на плечо, но не чтобы испугать, а в своеобразной похвале. Это было необыкновенно. Все должны относиться к заданиям так же серьезно, как наш Дональд. Дональд, я надеюсь, ты пойдешь домой и поделишься этим со своими родителями. Он пришел домой и поделился с матерью. Которая предложила ему поделиться с Алленом. Который в этот день был больше Алленом, чем ЭТИМ. И Аллен…

Ха, вау, Аллен. Вот был человек.

Он сидел у печки, чувствуя слезы на глазах.

Аллен… Аллен сказал, что это здорово. Задал несколько вопросов. Про ламантина. Что, ты говоришь, они ели? Он считает, что они могли результативно общаться друг с другом? Как, вероятно, это было нелегко для него! В его состоянии. Сорок минут о ламантине? Включая стихотворение, написанное Эбером? Сонет? Про ламантина?

Он был так рад, что Аллен вернулся.

Я буду, как он, подумал он. Постараюсь быть таким, как он.

Голос в его голове был нетвердый, глухой, неубедительный.

Потом: сирены.

Каким-то образом: Молли.

Он услышал ее в дверях. Мол, Молли, господи. Первое время после свадьбы они часто ссорились. Говорили самые безумные слова. Потом иногда слезы. Слезы в кровати? А потом они… Молли прижимала свое горячее влажное лицо к его влажному лицу. Они сожалели, что так случилось, говорили телами, что принимают друг друга назад, и это чувство приятия назад снова и снова, чьей-то любви к тебе, которая становится все более и более объемлющей для тех новых недостатков, которые в тебе проявились, вот оно было глубочайшее, самое дорогое из того, что он когда-либо…

Она пришла взвинченная и извиняющаяся, на ее лице проглядывала злость. Он ее смутил. Он это видел. Он ее смутил, сделав нечто, показывающее, что она не в достаточной мере замечала, как нужна ему. Она слишком много времени отдавала заботам о нем и не замечала, как он испуган. Она сердилась на него за эту выходку и стыдилась за то, что сердилась на него в его трудный час, а теперь пыталась оставить стыд и злость позади, чтобы смочь сделать то, что необходимо.

Все это он увидел на ее лице. Он так хорошо ее знал.

И еще тревогу.

Явственнее всего остального на этом дорогом ему лице читалась тревога.

И теперь она подошла к нему, чуть споткнувшись о неровность в полу дома незнакомой женщины.