Молния. История о Мэри Эннинг - Антея Симмонс Страница 5

– Куй железо, пока горячо, – любила повторять матушка, когда у отца появлялся достойный заказ.

В ответ отец только ворчал и становился мрачнее тучи, хоть и понимал, что работу и впрямь надо выполнить.

И все же нам было за что благодарить напыщенных аристократов, которые съезжались в наши края из Лондона и Бата с приходом тепла. Они важно расхаживали по залам городской ассамблеи. Прогуливаясь по Лайм-Риджису, они зажимали носы у пристани и брезгливо морщились при виде ящиков с дорогущей рыбой, которая только им одним и была по карману, тогда как нам приходилось довольствоваться лишь жалкими остатками. Разодеты они были в шелка с оборками – более нелепые костюмы и вообразить сложно. Чего ради наряжаться в нежно-розовое платье, если его подол волочится по грязной земле? Зачем нужна шляпка с ленточками и перьями, если первый же порыв ветра непременно унесет ее вдаль? Если б пришлось выбирать между восхитительным нарядом и захватывающим приключением, я не задумываясь предпочла бы второе.

Конечно, мне никто и не предлагал выбирать. Справедливости ради стоит сказать, что, когда город наполнялся этими глупыми созданиями, наши диковинки наконец начинали продаваться и заработанных денег хватало, чтобы на какое-то время избавить матушку от волнений. Слухи об отце разлетелись далеко за пределы нашего города, и покупатели, живущие за много миль от Лайм-Риджиса, съезжались к нам, чтобы поглядеть на сокровища, разложенные на столике у входа в мастерскую. Мы с Джозефом страшно гордились, что среди них есть и наши находки. Разумеется, знатные гости трогали окаменелости не снимая перчаток, потому что страшно боялись грязи и пыли. Вот ведь бедняжки!

Впрочем, здравомыслия у них явно было куда больше, чем у тех безумцев, что приезжали в Лайм-Риджис зимой по совету некоего доктора Крэйна из Уэймута, который настаивал на том, что купаться в море в январе и феврале «чрезвычайно полезно для здоровья»! Ох и хохотала же я, глядя, как они, несмотря на страшный холод, сбрасывают одежду и бегут по камням в море, повизгивая, словно щенки! Как, вскрикивая от боли, ныряют в серую воду и сперва синеют от холода, а потом краснеют, точно вареные раки. Надолго они у нас не задерживались, уж поверьте, что же до пользы для здоровья… Чаще всего уезжали они от нас в деревянном гробу, а не в нарядном экипаже, так что «польза», как видите, налицо. Спроси они меня, я бы им сразу сказала, что ни к чему хорошему эта затея с купаниями не приведет, а денег за свой совет взяла бы куда меньше любого доктора. Порой я просто диву даюсь, сколь велика людская глупость!

Встречи со знатными богатеями меня мало интересовали, но была среди них одна, воспоминания о которой греют мою душу до сих пор. Я никогда не забуду тот день, когда состоялась моя первая сделка. Мне тогда было лет восемь, не больше. Незнакомый пожилой джентльмен взял со столика крошечный «бараний рог», который я отыскала на побережье и который потом отец отполировал до ослепительного блеска. Я стояла и наблюдала за тем, как он с нескрываемым восхищением вертит в руках эту окаменелость. Мое сердце колотилось как бешеное.

Я невольно потянулась к «змеиному камню», висевшему у меня на шее на кожаном шнурке. Это был тот самый камень, который подарил мне отец в наш первый поход к Черной Жиле. Он распилил его вдоль, одну из половинок отполировал до блеска с обеих сторон и проделал маленькую дырочку для шнурка рядом со змеиной головой. В лучах солнца украшение сияло золотисто-коричневым светом и, наверное, действительно приносило удачу. Во всяком случае, пожилой джентльмен успел заметить его золотистый блеск, прежде чем обратиться ко мне.

– Плачу за рог два пенса, – объявил он и протянул мне монетки.

– Он стоит шесть! – недолго думая, выпалила я.

Отец удивленно посмотрел на меня, не веря своим ушам. Сказать по правде, «бараний рог» тянул пенса на три, не больше.

– Высоковата цена для куска старого камня, юная леди, – заметил пожилой джентльмен.

– Никакой это не кусок старого камня! – возразила я. – Это настоящее сокровище! И я, рискуя жизнью, добыла его возле Черной Жилы, чтобы богатеи вроде вас могли на него как следует поглазеть!

Джентльмен рассмеялся. С виду он был человеком добрым и великодушным и совсем не походил на манерных, напыщенных лондонцев, с которыми мне нередко доводилось встречаться.

– Сговорчивой вашу дочурку не назовешь, – повернувшись к отцу, заметил он. – Но зато она понимает всю важность происхождения!

– Что такое «происхождение»? Это что-то вроде Провидения? – спросила я.

Конечно, с моей стороны приставать к джентльмену с расспросами было большой дерзостью, но меня всегда ужасно интересовало точное значение слов.

Покупатель вновь улыбнулся.

– Происхождение, моя милая, – это история возникновения кого-нибудь или чего-нибудь. Вот твои шесть пенсов. За них тебе нужно благодарить Провидение. Поешь на эти деньги досыта и накорми семью. – И обратившись к моему отцу, сказал: – Повезло вам с ней, сэр. Храбрая девчушка, ничего не скажешь! – Он убрал «бараний рог» в карман, приподнял шляпу и откланялся.

Казалось, сердце мое вот-вот взорвется от радости! У меня впервые купили окаменелость, да еще на глазах у отца! Теперь-то он поймет, как ловко я могу торговать диковинками!

Рассмеявшись, отец взъерошил мне волосы.

— Ну что же, Молния Мэри, малышка моя, вот ты уже и отца превзошла! Видит бог, скоро мы разбогатеем!

Нет, мы не разбогатели. Да и как тут разбогатеть, когда все покупатели были удивительно скупыми людьми. Они придирчиво разглядывали наши находки, неодобрительно цокали языками, узнав о цене, а мои прямота и решительность трогали их далеко не всегда. Зато отец при желании мог уговорить кого угодно. Так что совместными усилиями нам удавалось заработать на хлеб, молоко и даже мясо.

— Эти богатеи, Мэри, только и думают, как тебя обвести. Всегда стой на своем! Смело гляди им в глаза и не верь всей той чуши, которую они несут! По-другому с ними нельзя, запомни! Впрочем, не мне тебя учить! Ведь передо мной самая упрямая торговка во всем Дорсете!

И он взъерошил мне волосы — как и всегда, когда хотел похвалить. И это было едва ли не единственное прикосновение, от которого совсем не хотелось уворачиваться.