Пловец - Ираклий Квирикадзе Страница 46

– Робсон – великий американский бас! Он вывез тебя из России, в ящике из-под мыла…

– Как? Папу в ящике из-под мыла?

Старик не отвечает – ищет. Не найдя, недовольно машет рукой:

– Нету… Все исчезает… Я пел с Робсоном в опере Чайковского «Евгений Онегин».

– Папа, ты трезв?

– Трезв, а почему ты удивляешься, я же говорил тебе, что пел в России в любительской опере…

– Я знаю, ты служил там в Красном Кресте…

– Боролся с малярией, холерой, тифом… Но и пел в опере, иногда даже исполнял сольные арии… Где эта сраная статья?

Старик неосторожным движением скинул на пол ящик. Из него посыпались сотни старых газетных вырезок. Эрвин, растерянный, смотрит на море бумаг…

– Ладно, бог с ней, поехали куда-нибудь, дернем по стаканчику. – Поворачивается к внучке: – Угостишь виски старого пердуна?!

С балкона вокзального буфета видны холмы, рельсы, товарные вагоны с щебнем. За одним из столов буфета сидят восьмидесятилетний Эрвин и его сын Френсис. Пегги стоит на пустыре, смотрит на большую серую лягушку. Эрвин пьет виски. На старике – несвежая рубашка, сандалии на босу ногу.

– Зачем едете в Россию?

– Наш оркестр пригласили. Пегги уже со мной играет… Она молодчина…

Эрвин вливает в себя остаток виски:

– Закажи еще…

– Слушай, папа, ты никогда не говорил мне… и я не спрашивал… Что случилось в России? Почему я оказался в мыльном ящике и почему этот Робсон перевозил меня?

Эрвин хлопает по стакану, желая обратить внимание проходящего официанта.

– Не хочешь – не говори… Может, это тебе неприятно… Сколько лет я не знал ни о чем, могу и дальше ничего не знать…

Расторопный официант принес виски.

– Много пить плохо. Совсем не пить тоже плохо…

– Однажды, давным-давно, ты показал фотографию, сказал: «Это твоя мама» – и назвал имя, Анна, и какую-то русскую фамилию…

– Еврейскую… Шагал…

– Шагал? Это художник, у которого влюбленные летают в воздухе…

Эрвин ухмыльнулся, влил в себя виски:

– Это фамилия твоей матери…

Эрвин огляделся по сторонам – официанта не видно.

– Принеси…

– Папа, уже четвертый…

– Принеси, я расскажу всю русскую историю между пятым и седьмым стаканом… Будешь знать об Анне Шагал и Робсоне и том, как мы мерзли в русских снегах…

Френсис встает, идет вглубь буфета. Эрвин закрывает глаза.

Сороковые годы. Широкое поле, заросшее густой травой. Вдали виднеется город Зубы. Сверкают купола церквей. Тишина.

В поле стоит поезд у семафора, паровоз дымит. С поезда сходит проводник. За ним спрыгивает в траву молодой американский капитан медицинской службы Эрвин Кристофер. Разминается. Вдыхает свежий воздух.

– Это что, Зубы?

– Да.

– Долго будем стоять?

– Ждем встречного…

Проводник пошел к будке стрелочника. Эрвин сел на траву. Оглянулся. У окна соседнего вагона стоит военный. Эрвин видит руку, метнувшую что-то за окно. Посыпались кусочки бумаги. Один из кусочков опустился в траву у ног Эрвина. Эрвин поднял обрывок фотографии. Женский глаз и часть носа. Эрвин посмотрел на окно вагона. Человек в военной форме исчез. Чуть поодаль в траве лежит другой обрывок. Эрвин потянулся к нему, поднял, приставил к первому обрывку.

Глаз, нос и улыбающиеся губы – часть красивого женского лица. Эрвин встал, сделал шаг и поднял еще несколько обрывков. Это прядь волос, лоб, ухо, второй глаз. Эрвин отбросил кусочки фотографии и пошел в сторону будки стрелочника. Заглянул в открытую дверь.

В будке на стене висит портрет Ленина. Под портретом проводник со спущенными штанами прижал к стене будки молодую женщину-стрелочницу.

Оба тихо стонут…

Эрвин осторожно отошел от дверей, вернулся к поезду.

Вновь нагнулся к траве и поднял обрывок фотографии, на котором тонкая женская шея. Эрвин поднял им же брошенные обрывки, нашел под колесами поезда еще два и вспрыгнул на ступеньку вагона. Поезд медленно начинает движение.

В купе Эрвина сидит голый по пояс мужчина, спит и храпит. На груди мужчины татуировка: тигр в прыжке, скорпион и пистолет.

Эрвин садится у столика и раскладывает обрывки. Сложив мозаику, он видит лицо молодой девушки.

Спящий открыл глаза, зевнул. Посмотрел на мозаику:

– Поссорился?

– С кем?

Он кивнул на разорванную фотографию:

– С невестой…

В окно ворвался густой паровозный дым. Эрвину стало трудно дышать. Он вышел в коридор вагона. Там тоже много дыма. Из черных облаков выплыл проводник, проходя мимо Эрвина, сухо сказал:

– Зайдите в купе и закройте окна.

Эрвин вернулся в купе. Окно уже закрыто. Голый мужчина сидит, не меняя позы. Эрвин смотрит на стол, где лежат обрывки фотографии. В мозаике почему-то не хватает двух кусков – двух глаз. Эрвин заглянул под стол.

Слышит голос:

– Я их взял.

Эрвин поднял голову. Человек улыбается. Эрвин улыбнулся в ответ:

– Верните, пожалуйста.

– Нет.

– Но это фотография моя…

Мужчина полез в карман. Эрвину кажется, за обрывками. Но он достает бумажник, в котором Эрвин узнает свой бумажник.

– Это тоже было твое, но сейчас мое…

– Вы что, сумасшедший?..

– Сумасшедший. Могу вас ударить, и ничего… У меня справка есть, что я сумасшедший…

Мужчина неожиданно сильно бьет по лицу американского капитана. Эрвин опешил, не знает, как реагировать. Мужчина громко смеется.

– Дайте бумажник и это… – Эрвин указал на мозаику фотографии.

– Нет.

– Я изобью вас…

Мужчина, не меняя улыбчивого лица, вновь сильно бьет Эрвина:

– Американец сраный. Будешь сидеть тихо.

Мужчина встал, надел свитер, перенес бумажник Эрвина из одного кармана в другой:

– Долларов никогда не крал… Они зеленые…

Мужчина взялся за дверную ручку, собрался выйти, но получил сильный удар в подбородок, согнулся. Второй удар свалил его в пространство между нижними полками. Третий удар был не нужен, но Эрвин по инерции нанес его, затем достал из кармана мужчины свой бумажник, две мятые части женского лица, приложил их к остальным обрывкам.

Город Зубы празднует Первое мая 1947 года, Международный день трудящихся…

Духовой оркестр играет марш. Идут колонны демонстрантов. Они несут портреты коммунистических лидеров, вождей мировой революции: Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Медленно едет грузовик, увитый белыми бумажными цветами. На кабине грузовика стоит живой Ленин, вернее загримированный актер. Он вытянул вперед руку – указывает путь в светлое коммунистическое будущее.