Замурованная. 24 года в аду - Найджел Которн Страница 46

Рудольф Майер позиционирует себя одновременно «врачом и адвокатом». Всю его практику, говорит он, его привлекали дела, которые имели под собой такую «психологически-психиатрическую подоплеку». Еще бы – его роскошный офис находится всего лишь за углом от того места, где практиковал Зигмунд Фрейд.

«Йозефа Фрицля изображают звероподобным монстром и сексуально озабоченным тираном, – сказал он. – Моя задача состоит в том, чтобы показать в нем человека». Что же, ему придется серьезно потрудиться.

Майер продолжал объяснять свои методы: он говорил, что всегда использует первую десятиминутную встречу с клиентом, чтобы получить впечатление о его личности. «Я отключаю рациональное сознание, включаю свои инстинкты и сосредоточиваюсь на глазах человека, – пояснил адвокат. – Это проверенная тактика – глаза обнажают девяносто процентов психики человека».

Большинству людей бледные глаза, глядящие на них с фотографий Йозефа Фрицля, казались дьявольскими, но это могло быть и оттого, что каждый, кто знал хоть что-то из того, в чем сознался Фрицль, уже имел о нем определенное мнение. Даже его адвокат признает, что у Фрицля был «взгляд Джека Николсона», точнее, того безумного убийцы, роль которого актер сыграл в «Сиянии».

Отложив в сторону инстинкты и то, что он прочитал в глазах своего клиента, Майер решил, что смог понять Фрицля уже в первую их встречу. «Первые тридцать секунд принципиально важны для установления психологического контакта, – говорит он. – Я уверен, что именно тогда мне удалось подключиться к герру Фрицлю».

Его общее впечатление заключалось в том, что его клиент был «отцом семейства, старейшиной, со своими хорошими и плохими сторонами». Если Майер считал, что его клиент «подавлен и эмоционально сломлен», то на допросах он был совершенно «невосприимчив».

При их второй встрече, рассказал Майер, «я просто дал ему возможность говорить и слушал его». Два часа кряду Фрицль рассказывал ему о своей жизни и излагал свою версию событий, но Майер не согласился открывать какие-либо детали их разговора, и также он сказал своему клиенту быть осмотрительнее в будущем. «Он и так сказал уже слишком много», – сказал Майер, понимая, что столь подробная исповедь Фрицля может связать ему руки. Впрочем, не было нужды беспокоиться. Стоило только полиции пригрозить Фрицлю обвинением в убийстве Майкла, и он отказался от сотрудничества с ними.

Майер говорил, что о ранних годах жизни Фрицля и о том, зачем он так ужасно разрушил жизнь своей дочери, он знает мало. «Именно здесь и начинается моя работа, – объяснял он. – Кто такой Йозеф Фрицль? Почему он такой, какой есть?»

На эти вопросы он искал ответ, чтобы лучше понять своего клиента, и он верил, что ему удастся объяснить, почему Фрицль запер в подвале свою собственную дочь. «После тридцати лет адвокатской практики я твердо убежден в одном. Каждое злодеяние, каждое преступление имеет свое объяснение».

Как и полиция, Майер не сомневался, что в деле не было соучастников, и он беспокоился, что на его клиента собираются повесить и другие изнасилования и убийства, например, нераскрытое убийство Мартины Пош в 1986 году. «Я жду предстоящих встреч со своим подзащитным, чтобы узнать, что он расскажет», – сказал он.

Также он сказал, что его не отталкивает жестокость преступлений, совершенных Фрицлем – по его собственному признанию, – или обстоятельства этих дел. «Меня это не шокирует», – сказал он. Более того, он был более чем доволен, получив это дело. «Герру Фрицлю задали вопрос, хочет ли он видеть меня своим защитником, и он ответил: „Да, я видел его по телевизору!“».

Впервые Майер попал в газетные заголовки в 1996 году, когда он защищал двух неофашистов, которых обвиняли в рассылке бомб в конвертах, и выиграл дело, добившись их оправдания. Его шансы на то, чтобы добиться более мягкого приговора для Фрицля, казались очень слабыми, но это его не пугало. По крайней мере, он купался в лучах софитов: «Даже колумбийская радиостанция спрашивала меня, готов ли я дать им интервью в прямом эфире».

Похоже, что признание судом невменяемости Фрицля было единственным выходом для Майера, если учесть исповедь Фрицля и иски, которые выдвигала против него обвинительная сторона. «Его хотят посадить за решетку до конца его дней», – сказал Майер. Поскольку Фрицлю уже 73 года, ему едва ли придется вытерпеть такой долгий срок заключения, на который он обрек свою дочь.

Особенно Майера беспокоила возможность того, что Фрицля могут обвинить в смерти младенца Майкла. «Он признал, что Элизабет сама родила в подвале двойню и что он не видел ее три дня после родов, – продолжал адвокат. – Он рассказал мне, что, когда обнаружил одного из новорожденных мертвым, он поместил его тело в печь. Элизабет сказала, что ее ребенок умер от удушья, а Фрицль не потрудился обеспечить ее медицинской помощью, которая могла бы спасти ребенка. И полиция теперь считает его виновным в убийстве первой степени, потому что он не позволил оказать ребенку помощь, прямым результатом чего и стала его смерть».

Майер сказал, что после того, как его обвинили в убийстве по преступному бездействию, Фрицль отказался разговаривать с полицией и сказал своему адвокату, что теперь он никогда не раскроет правды, почему он запер свою дочь. Второе обвинение в убийстве повиснет над ним, если не поправится Керстин.

«Максимальный срок за убийство в Австрии – 15 лет, но сейчас делается все возможное, чтобы увеличить приговор моего подзащитного», – сокрушался Майер.

Школьная подруга Элизабет, Криста Вольдрих, сказала, что именно, по ее мнению, станет уместной карой для Фрицля. «Если бы мне было решать, что с ним сделать, я бы бросила его в ту же яму, в которую попали Элизабет и ее дети», – сказала она.

Но его адвокат требовал смягчения приговора: «Герр Фрицль признает, что он насиловал и удерживал свою дочь в заключении, но он раскаивается в содеянном... Он эмоционально уничтожен. Он думал, что защищал свою семью, и говорит, что видел в этом свой долг главы семейства». Майер даже намекнул, что на следующем слушании он попросит судью выпустить Фрицля на свободу.

Несмотря на настойчивость Майера в том, что его подзащитный может быть психически нездоров, полиция, в свою очередь, настаивала, что «рассудительный и собранный» Фрицль был в хорошем психическом и физическом состоянии. На что Майер возразил, что обследовавшие его тюремные врачи поставили ему диагноз – шизофрения.

Суд назначил ведущего эксперта по судебной психиатрии, 46-летнего доктора Адельгейда Кастнера определить, будет ли Фрицль в состоянии выдержать судебный процесс. «Я провел с ним аналитические беседы, чтобы понять каждую возможную часть личности подсудимого, – сказал тот. – Суд хотел, чтобы я набросал несколько вопросов, и выставил мне крайние сроки, но, если мне понадобится больше времени, тогда суду придется подождать».

Он передал, что сказал ему Фрицль: «Я попал в катастрофу, из которой было не выбраться ни мне, ни Элизабет. Чем дольше я держал ее пленницей, тем безумнее становилось мое положение, тем худшие принимало обороты. Мое желание к ней становилось все сильнее и сильнее. Все 24 года я понимал: то, что я делаю, неправильно, что я сошел с ума, раз делаю это. Но меня влекло это запретное желание. Оно было слишком велико для меня».