Лгунья - Валери Виндзор Страница 45

Я смотрела ему вслед. Ноги дрожали. Когда он скрылся за воротами, я побежала к дому. Селеста слонялась в холле.

— О боже, — сказала она. — Потрясающий мужчина. Кто он? Расскажи. Ты должна пригласить его на обед.

— Он — потрясающее дерьмо, — сказала я, взбегая по лестнице.

— Я думала, это твой приятель. Будешь обедать? — крикнула она мне вслед.

— Нет, — рявкнула я в ответ.

Я хлопнула дверью спальни и кинулась на кровать. Ну и мерзкий тип! Он все мне портил. Мне надоело копаться в прошлом Крис и пытаться разобраться. Оба они вруны, что Крис, что Мэл. Вруны и негодяи, оба! И он понял, кто я. Наверняка. Не случайно же он обронил имя Маргарет. Я мечтала убить его, только так от него можно избавиться. Да, я просто мастер по убийственным фантазиям. Частенько я к ним прибегала. И потратила незабываемых полчаса, уничтожая Мэла. Видели бы вы, как ловко я с ним расправилась — молотком по башке, а тело столкнула в реку. Ну вот, теперь мне намного лучше.

На улице дул обжигающий ветер. Он тряс тощие деревья и швырял в окна маленькие смерчи из пыли и сухой листвы. День становился все жарче. Мне хотелось прохлады. Хотелось смыть с себя все. Хотелось оказаться в холодном, чистом месте, где можно было бы принять холодное, чистое решение. Я соскочила с кровати и выскользнула из дому. Селеста в холле разговаривала с женщиной из города, которая пришла за дневной выручкой.

— Пойду поплаваю, — сказала я.

Я широко шагала, волосы трепал ветер. Птицы на ветках вдоль каменной тропы были молчаливы и неподвижны, словно их придавило зноем. Цикады молчали. Пара куцых, полумертвых от жажды бабочек утомленно цеплялись за цветки чертополоха.

Потом я услышала всплеск. Кто-то насвистывал. Я подумала, может, дядя Ксавьер вернулся из больницы и пришел окунуться в каменный бассейн, и завернув за угол, на какой-то момент я действительно подумала, что человек, которого я вижу, человек, стоявший на валуне спиной ко мне, совершенно голый, это дядя Ксавьер. Его короткие, мускулистые ноги густо поросли волосами, и стоя в моем бассейне, он больше всего напоминал сатира получеловека, полузверя. Но это был отнюдь не дядя Ксавьер. Это был кто-то другой. Он набирал воду в ладони и лил на голову. Она шлепалась ему на плечи. Он был очень загорелым. Он запрокидывал голову и тряс ею, как седеющий лев, пришедший к водопою в знойный полдень.

Я стояла над нависшим утесом и наблюдала за нарушителем, вторгшимся в мои владения. Он оглянулся. Я застала его врасплох. Мы стояли и пялились друг на друга. Он не прикрылся. Просто стоял. Я ударилась в панику. Повернулась и помчалась прочь, глаза мне застилал гнев. Да как он осмелился! Кто он? Дядя Ксавьер, дядя Ксавьер, где вы? На нашу территорию вторгся посторонний, посторонний в моем каменном бассейне! Сделайте что-нибудь! Избавьтесь от него. Прогоните. Но пока я добежала до конца тропы, спотыкаясь о камни, я вспомнила, что дяди Ксавьера сейчас нет. И мне нестерпимо захотелось снова увидеть этого человека, убедиться, что он мне не привиделся.

— Что за спешка? — спросила Селеста, когда я влетела во двор замка. Ты куда? — Но даже если бы у меня был ответ, я не смогла бы ответить: сбилось дыхание.

Я бегом пересекла лужайку. За стеной кухни была протоптана узкая тропинка, ведущая вверх, к самой вершине утеса, где росла ежевика, ракитник и можжевельник. Я карабкалась, скользя по камням. Пока добралась доверху, выдохлась, кололо в боку, вернулась привычная боль в ногах, но я лезла и лезла, боясь, что если не поспешу, человек уйдет. Ветки хлестали меня по лицу и рукам. Царапины на ногах кровоточили, но я упорно лезла дальше. В самом конце, где утес нависает над ручьем, где крошится известняк, я бросилась на живот и свесилась, глядя вниз.

Он был ещё там. Не знаю, какое я чувство испытала, облегчение или ещё больший гнев. Он стоял на большом валуне, глядя на свое отражение в воде. Потом потянулся, хрюкнув от удовольствия. Темные волосы на груди сужались к животу, образуя влажную букву «V», потом снова расширялись, переходя в более бледный, бронзовый кустик волос на лобке. Он согнул колени и сел в воду, там, где поглубже. Над ним вспыхнула радуга брызг, и вдруг до меня дошло, что за чувство во мне пробудилось. Нет, не гнев. Вожделение. Я легла на спину в заросли порыжевшей травы, закрыла глаза, и позволила фантазиям завладеть моим воображением. В этих фантазиях присутствовали нежные пальцы и влажные губы. И такое мы вытворяли с этим человеком, который пришел к моему водопаду, что в конце концов солнце взорвалось у меня в голове и пронзило насквозь тело, которое корчилось и вздрагивало в одиночестве на вершине утеса. Но это слишком личное. Это только между ним и мною. Я не желаю писать об этом.

Однажды давным-давно — я, пожалуй, начну ещё разок — однажды давным-давно жили-были две сестры. Их, конечно, должно было быть три, но было только две. А почему — не скажу, не знаю. И были они удивительно похожи, эти сестры. Обе служили секретаршами и обе убегали. Одна сестра постоянно удивляла, а вторая удивлялась. Жили они в густом, дремучем лесу, как это обычно бывает с сестрами. Если кто-то пытался приблизиться к ним, найти тропу среди зарослей, они пускали в ход свои убийственные мечты.

Но дело в том, что во всех известных мне сказках кто-нибудь находил-таки эту тропу, так или иначе. И какое бы обличие он ни принимал в начале, в конце он непременно оборачивался принцем. Не знаю, есть ли способ от него укрыться. Все сказки обязательно кончаются именно этим. Так должно случиться.

Когда я открыла глаза и снова перевернулась на живот, золотистый человек исчез. Я не удивилась. Я уже начала подозревать, что он просто пригрезился мне, — перегрелась на солнышке.

Селеста лежала в шезлонге, когда я спустилась по тропинке с утеса.

— Где ты все бродишь? — спросила она. — Посиди, поболтай со мной минут десять, пока не началась экскурсия. Мне скучно.

— Прости. Я иду поплавать, — сказала я.

— Как, опять? — в голосе у неё слышалось легкое недоверие.

— Мне надо остыть, — объяснила я.

Было уже довольно поздно, когда я добрела до дому. Волосы у меня высохли на ветру и напоминали клок сена, лицо и руки — малиновые от солнечного ожога.

— Ah, mon Dieu! [91]— воскликнула Селеста, пришедшая забрать выручку к будке у ворот. — Что ты с собой сделала? — она с неодобрением разглядывала длинные царапины у меня на ногах. — Первый раз вижу такую беспечность. Тебе что, совсем плевать на то, как ты выглядишь?

— У меня отпуск, — резко ответила я. Но, честно говоря, меня поразила её проницательность. Я и в самом деле была беспечной по отношению к себе. Да, за мной всегда такое водилось.

Наверху в своей комнате я критически изучила себя в крапчатом зеркале, где всплывали и тонули мои многочисленные отражения. Я увидела загорелую молодую женщину. Ее тугая, покрытая шрамами кожа была усеяна веснушками, а может, это были отслоившиеся чешуйки серебра в зеркале. Бедная, старая, толстая, глупая, инертная Маргарет Дэвисон пряталась где-то там, я и теперь, если хорошенько постараться, могла заставить её образ всплыть на поверхность, но удержать её надолго было трудно. Она была слишком нереальна, эта раздувшаяся утопленница, которую я поднимала со дна, её слишком тянуло обратно, в гущу водорослей. Как только она исчезала, женщина со шрамами снова появлялась в зеркале. Я начинала её узнавать. Я все лучше и лучше её узнавала.