Старомодная манера ухаживать - Михайло Пантич Страница 44

— Номер двенадцать-двенадцать, через три минуты, — отозвался диспетчер.

Я вышла на улицу, прошла мимо своих деревьев, так сказать, ровесников и неподвижных друзей, села в такси и назвала адрес. Таксист молча кивнул головой и выехал на уже основательно забитый проспект. Я глянула на часы, до начала заседания оставалось еще довольно много времени. А я, отдаваясь грезам, подумала: что со мной происходит? Как долго я не вспоминала о себе, а только работала и работала, и совсем растеряла все чувства, и что хуже всего — меня охватило равнодушие, а это гораздо хуже, чем жизнь, беспрерывно вызывающая боль. Лучше уж с трудом удерживать что-то в себе, чем не иметь ничего — жить как растение, с ощущением, что ты уже все видела и что ничего серьезного с тобой больше не случится.

Ну а вот со мной это случилось вчера. Нет-нет, достаточно только открыться навстречу миру, как он тут же начнет проникать в вас, принимая его, мы сами становимся его частицей…

К моему удивлению, зал был полон, хотя половина одиннадцатого — достаточно раннее утро для белградского интеллектуального сообщества, но причину я узнала быстро — у той христоликой ассистентки, которая вчера накормила меня булочкой с повидлом. Оказывается, некоторые участники отказались от выступлений, и организаторы симпозиума решили объединить утреннее и послеобеденное заседания, чтобы после небольшого перерыва провести заключительную часть, а потом отправиться на прощальный обед, после чего заняться собственными делами. Нас, выступающих, было шестеро, все свои, университетские, давно возлюбившие друг друга, как кошки собак, но при этом с хорошо заученной профессиональной вежливостью и фальшивой любезностью, маскирующей культивируемую ненависть — чтобы не воспользоваться другим, более сильным определением. Я была предпоследней, и это позволило мне расслабиться, тем более что к тому моменту половина публики сбежит, так что я легко справлюсь.

Профессор Попович сидел в первом ряду, я села где-то в середине, откуда хорошо видела его спину. Неожиданно он повернулся, оглядел аудиторию и заметил меня. Улыбнулся и помахал рукой, я повторила его жест. Первым выступал психоаналитик Игорь Митрашинович, ярый фрейдист, потом Зорана Парежанин, ярая юнгианка, потом Михайло Антич, ярый конфуцианец. Все три выступления удостоились вежливых сдержанных аплодисментов.

Последовал перерыв. Люди расслабились, начались пустословие и сплетни, взаимные приветствия и демонстративное игнорирование. Я налила себе кофе и взяла круассанчик, когда ко мне подошел профессор Попович.

— Как дела? — спросил он. — Как вам все это нравится?

— Лучше не бывает, — ответила я, легкая как перышко ангела, я и в самом деле чувствовала себя прекрасно. — Вот сейчас прочитаю свой доклад, и пойму, над чем работала.

— Это, вчера…

— А что было вчера?

— Я сам удивился, это было неожиданно и прекрасно. Просто не знаю, что и сказать, и что нам обоим делать. Знаете, я сегодня вечером уезжаю, хотя хотел бы остаться. Увы, это невозможно, у меня обязательства…

— Спокойно поезжайте, это ведь не конец света. Как-нибудь еще встретимся на очередном симпозиуме, — ответила я, не очень-то веря в собственные слова.

— Конечно, обязательно. Следующим летом мы готовим большой симпозиум в Цюрихе, мы пригласим вас.

— Спасибо.

— Я вам напишу. Мне есть что вам сказать.

— Отлично.

— Буду рад, если и вы время от времени черкнете мне пару строк, хотя бы по электронной почте.

Да, будет о чем рассказать Иване, подумала я. И тут возвестили о продолжении заседания.

Передо мной выступала Светлана Скерлич. О ней мне сказать нечего, еще со студенческих времен мы любим друг друга, как Россия Америку, с той лишь разницей, что непонятно, кто из нас кто в этой идеальной любви. Уродливая и эротичная, умная и злая, лгущая даже во сне. Выступление оставило сильное впечатление. Выглядела она весьма самоуверенно, умело работала с публикой, говоря о последствиях и лечении коллективных травм. В своей специализации она достигла энциклопедических вершин. После ее выступления, вызвавшего дружные аплодисменты, я испугалась, что мой доклад будет выглядеть неубедительно и бледно. Я была уверена только в том, что расскажу историю, которая случалась с многими из нас, а если нет, то со временем случится с каждым, потому что непонимание — неизбежная составляющая жизни. Поначалу голос мой слегка дрожал, но поскольку в аудитории постепенно воцарилась полная тишина, а это означало, что меня внимательно слушают, я сосредоточилась на собственном тексте, чего слушатели не могли не оценить. Закончив чтение и поблагодарив присутствующих, я подняла глаза и встретилась взглядом с профессором Поповичем. Он аплодировал, широко улыбаясь, подтверждая свое удовлетворение кивками головы. Последнего оратора, моего сокурсника Ненада Лончара, я слушала рассеянно, и не потому, что он был неинтересен, напротив, Ненад — личность, серьезный практик, просто я еще не могла отойти после своего выступления.

Во время заключительной дискуссии, когда участники боролись за право выступить, а победу, как всегда, одержал гордый Гордон, подчеркнувший высочайший научный уровень симпозиума, профессор Попович особо отметил мою работу, после чего несколько знакомых поздравили меня с многозначительной улыбкой: «Нет, ты слышала?»

Во время обеда мы сидели за разными столами, он со своими бывшими добродетельными коллегами, что могло означать закапывание томагавков войны, а я — с Иваной, маленькой японкой Каёко и болгарской подругой Дариной. Мы болтали о том о сем, запивая разговор хорошим вином.

В самом конце профессор Попович поднялся из-за стола, простился с коллегами, после чего подошел к нам, улыбнулся, склонился к моему уху и прошептал:

— Пишите мне. Увидимся весной, в Цюрихе.

— Было приятно познакомиться, — ответила я.

Еще как приятно, добавила про себя. Мой второй мужчина был неплох, даже очень хорош.

— Всем до свидания и всего хорошего, я уезжаю, — громко оповестил он всех, без тени надменности, которая неизменно фигурировала во всех разговорах о нем. Уверенным шагом он вышел из зала, на ходу помахивая кому-то рукой.

И вот где я теперь оказалась? И как будет развиваться эта история дальше? Кто знает, может, никак, а может, что-то и случится, шансы равны. До следующей весны будем плавать поодиночке, как два корабля в ночи.

Конечно, я буду думать о нем, где он, чем занят, все ли хорошо у него складывается в жизни. Любит ли кто-нибудь его, любит ли он кого-нибудь. И так далее, одним словом, утка по реке плывет…