Вербное воскресенье - Курт Воннегут Страница 44

Речь будет короткой. Я не буду смотреть вам в глаза.

Это был только сон. Я знаю, что это был сон. Он снился мне раньше. Это сон о позоре космического масштаба. Я стоял перед большой, прилично одетой аудиторией. Я обещал прочесть речь о самом глубоком и поэтическом из всех человеческих качеств — об уважении и чувстве собственного достоинства.

Пообещать такое мог бы только сумасшедший, но, сами понимаете, — это сон.

И вот пришло время мне произносить речь. Но было нечего сказать. Нечего.

Дубидубидубиду.

Потом я просыпаюсь и рассказываю жене свой сон. «И где это происходило, лапушка?» — спрашивает она меня. «В церкви на Гарвард-сквер», — отвечаю я, и мы долго смеемся.

Но всякий раз, как я видел тот сон, на мне были только армейские трусы цвета хаки. Сегодня я одет по-другому — может, это и не сон вовсе. Как тут поймешь?

В этом сне — если я сейчас сплю — мы отмечаем двухсотлетие со дня рождения Уильяма Эллери Ченнинга, основателя американского унитарианства. Хотел бы я родиться в общине, подобной этой, — небольшой, единодушной, процветающей и самодостаточной. В те времена члены общины имели одних предков. Соседи были похожи друг на друга, одевались похоже, одинаково развлекались и готовили одну и ту же еду. Они разделяли общие представления о добре и зле — каков был Бог, кем был Иисус.

Ченнинг вырос в среде, которую антрополог Роберт Редфилд назвал «народным обществом», — в небольшом, относительно изолированном сообществе близких друзей и родственников, стабильной огромной семье. Редфилд писал, что мы все происходим от жителей таких общин, и время от времени мы стремимся вернуться в нее. Народное общество, в его, да и в нашем представлении, — идеальный способ организовать жизнь таким образом, чтобы заботиться друг о друге, справедливо распределять блага и уважать близких.

Может, и так. Может, это тоже сон, но я не хочу так думать.

Не исключено, что народное общество Ченнинга, с центром в Гарварде, было самым интеллектуальным и творческим, какое только знало Западное полушарие. Я говорю «не исключено», потому что мы еще мало знаем про инков, ацтеков, майя и некоторые другие племена. Я даже подумывал включить в список Индианаполис времен моего деда.

Но такого общества больше нет. Его смыли волны пришельцев со всех концов света — вроде меня. Народное общество Ченнинга стало американской Атлантидой.

Одна из самых громких американских легенд связана с гибелью той Атлантиды. Это эпизод с арестом, судом и казнью Сакко и Ванцетти — жители Атлантиды устроили морской бой.

Но оборона запоздала. Ведь бой был дан буквально вчера: Сакко и Ванцетти были казнены в Чарльстонской тюрьме в 1927 году. А эта часть Новой Англии открыла ворота для чужаков с непривычными идеями и обычаями и перестала быть подлинным народным обществом за сто лет до этого, когда Уильяму Эллери Ченнингу было около пятидесяти.

Ченнинг не дожил до времен, когда в страну хлынули действительно гигантские волны иммигрантов. Однако он понял, как мне кажется, что узкие, этноцентричные проповеди, годные для народного общества, читать здесь уже не следует. Проповеди, основанные на местной истории, социологии, политике, по большей части безвредны и, возможно, даже полезны в относительно замкнутом, изолированном обществе. Почему бы проповеднику в такой общине не поднимать дух прихожан, заявляя, что они служат Богу лучше, чем какие-то там чужаки? Такие проповеди существовали издревле. Почитайте Ветхий Завет. Думаю, вам его могут одолжить в ближайшей церкви.

Когда Ченнинг начал читать в этом городе проповеди нового типа, проповеди, которые мы теперь называем унитарианскими, он призывал своих прихожан уважать, как самих себя, не только друзей и родственников. Пора было признать, что уважения достойны и чужаки, даже если у них темная кожа.

Могли ли посторонние, даже чернокожие, быть уважаемыми людьми без ведома паствы Ченнинга? Нет. Людей наделяют уважением другие люди. Я не могу пользоваться уважением, если вы меня не уважаете. И вы не можете пользоваться уважением в моих глазах, если я вас не уважаю. Если прихожане Ченнинга считали, что неграмотные черные рабы на плантациях американского Юга не достойны уважения, то рабы и на самом деле были лишены человеческого достоинства — примерно как шимпанзе.

Легко уважать своих родственников и друзей. Это даже неизбежно. Но что тогда уважение? Это всего лишь предпочтение, естественное и некритичное, которое мы отдаем самым близким людям. Выяснилось, что мы можем хорошо относиться и к чужим людям, если так повелят те, кто нас учит и направляет.

В нашем многообразном обществе не может быть ничего важнее уважения, которое каждый гражданин проявляет по отношению к другим людям.

Давайте на секунду вспомним другое общество, во всем противоположное нашему, — гитлеровскую Германию. Целое поколение солдат и полицейских было выращено в презрении к человеческому достоинству. Где появлялись гитлеровцы, исчезало уважение. Если бы нацисты захватили мир, уважение исчезло бы повсеместно. Наказание за проявление уважения к человеку? Смерть. Таким образом, мир, в котором нет уважения, и сам лишился бы достоинства.

Заброшенная могила.

Уважает ли кого-нибудь Бог? Нет, не думаю. Уважение, достоинство — эти качества имеют хождение только на Земле, только люди их проявляют.

Или не проявляют.

Что случится, если вы проявите уважение к бомжу, пьяному бродяге в штанах, полных дерьма, у которого на носу висит зеленая сопля? Беднее в финансовом смысле вы не станете. Он не сможет продать ваше уважение или обменять его на бутылку портвейна.

Тут, правда, есть подвох — если вы начнете уважать всех подряд посторонних людей наравне с друзьями и родственниками, вам захочется понять и помочь им. Этого не избежать.

Имейте в виду: почувствовав уважение к кому-нибудь, вы обрекаете себя на желание понять этого человека и помочь ему, кем бы он ни был.

Почувствовав уважение к чему-нибудь — не обязательно к человеку, — вы захотите понять человека и помочь. Многие считают достойными уважения низших животных, растения, водопады и пустыни — и даже всю планету с ее атмосферой. И теперь они вынуждены пытаться понять и помочь им.

Бедняги!

Я — потомок вчерашних эмигрантов. Мой первый американский предок, торговец из Мюнстера, атеист, прибыл сюда лет через пять после смерти Уильяма Эллери Ченнинга. Скончавшийся в 1842 году Ченнинг, вынужденный аболиционист, не видел всех ужасов войны Севера и Юга. Я лишь капелька тех волн, что затопили американскую Атлантиду.

Вера моих предков на протяжении как минимум четырех поколений представляла собой очень едкий вид агностицизма, если не сказать хуже. Когда я был ребенком, все мои родственники, мужчины и женщины, разделяли мнение Г. Л. Менкена, что верующие смешны. Многие люди, говорил Менкен, ошибочно считают, что он ненавидит набожных людей. Это не так. Он просто находил их комичными.