Для любовников и воров - Педро Сарралуки Страница 44

Они сидели одни в столовой. Полин пила маленькими глотками кофе, стараясь согреться. Казалось, будто она не замечает внимательного взгляда Пако. Увидев меня, она поздоровалась со мной улыбкой, наморщив нос и сощурив глаза. Я бы с удовольствием уселся тоже смотреть на нее, но мне пришлось пройти на кухню, чтобы привести там все в порядок. Я хотел покончить поскорее со своей работой в особняке и вернуться в город – домой, к своему одиночеству, хотя я подозревал, что оно уже никогда не станет прежним. Я возвращался другим человеком: более беззащитным, более слабым, чем несколько дней назад, когда, не слушая советов матери, противоречивших ее собственному поручению, я положил упаковку свечей в ящик на велосипеде и наперекор всему отправился в путь. Всего три дня назад я был убежден, что в этом мире могу надеяться только на собственную силу и упорство. Однако после этих выходных я перестал считать себя способным добиться любой поставленной цели. Все имеет свой предел.

Исабель Тогорес и Фабио Комалада спустились вместе со второго этажа. Оба несли свой багаж. Исабель прошла прямо на кухню, бросила на пол свою огромную сумку и слегка иронично посмотрела на меня. Я вспомнил нашу прогулку в поисках велосипеда, когда она посетовала, что никогда не имела достаточно мужества, чтобы отправиться в путешествие на «Эспаньоле». Я вспомнил также ту ночь, когда она увела Антона в свою комнату, чтобы любить его тайно от всех и от него самого. Сознание Антона было тогда настолько затуманено алкоголем, что, возможно, та ночь никогда для него и не существовала.

Возможно, в действительности вопреки теории моего все более ниспровергаемого учителя жизнь представляла собой накопление не сокровищ, а утрат. Однако Исабель Тогорес, как казалось, вовсе не была расстроена из-за несостоявшегося путешествия или любви. Она смотрела на меня так, как будто я ее чрезвычайно забавлял. На самом деле у писательницы на уме была совсем другая утрата, намного менее экзистенциальная, чем моя.

– Долорес и Антон подвезут меня на своей машине, – сказала она. – Мы отправимся, как только они будут готовы… но прежде мне хотелось бы заполучить обратно свои туфли.

Ее туфли! Парусиновые туфли, испачканные грязью! Должно быть, они остались на полке в кладовой, где я оставил их, вернувшись с прогулки. Бросив все, я выбежал из кухни, пулей промчался мимо возвращавшегося с огорода Фарука и проскочил в кладовку под строкой из Ибн Самрака. Как это могло случиться? Как это могло случиться со мной? В отчаянии я убедился, что туфли заскорузли до такой степени, как будто были сшиты из кожи старой коровы. Что я скажу Исабель? Что я их почистил, но они в результате необъяснимого химического процесса пришли в еще более плачевное состояние? Что Фарук накрыл их мешком с зерном и я не мог их найти вплоть до этого момента? Что на порезанном пальце у меня образовался нарыв и я не смог их почистить?

Через несколько минут я вернулся на кухню с туфлями. Исабель Тогорес по-прежнему была там. Я поставил туфли на стол, и мы оба уставились на них.

– Я совсем забыл о них, – сказал я, чувствуя, что краснею. – Мне очень жаль.

– Хорошо еще, что это были не трусы, – грубо пошутила она. – На них просто страшно смотреть.

– Если вы хотите, я еще могу попытаться…

– Нет, не надо. Выкинь их в мусор. Я купила эти туфли в Греции. Теперь у меня по крайней мере есть предлог вернуться туда.

Мне было очень стыдно из-за своей оплошности, но, по-видимому, столь различная судьба туфель Долорес и Исабель прекрасно демонстрировала разницу между этими женщинами. Нечто подобное и хотела сказать мне Исабель, когда в первый вечер своего пребывания в особняке вошла на кухню за стаканом воды и стала говорить мне о женщинах, оставляющих следы. Я взял туфли и, чувствуя неловкость из-за того, что соглашаюсь с Исабель, выкинул их в мусорное ведро.

Антон Аррьяга вынес вещи в сад. Я помог донести их до машины. Пако, с трудом доковылявший до калитки, как будто постарел не на один год, а на двадцать лет. Он обнял Долорес так, словно она была необходима ему, чтобы не упасть. Долорес провела рукой по волосам издателя. Освободившись наконец из его объятий, писательница обернулась ко мне. Она посмотрела на меня несколько секунд, взмахнула рукой в знак прощания и села в машину. Антон Аррьяга попрощался с нами той же замысловатой улыбкой, какой встретил меня в день своего приезда в особняк. Исабель уже сидела на заднем сиденье и, сыпля ругательствами, пыталась опустить окно.

Тогда-то и произошло чудо. В доме оставались только Фабио и Полин. Они отказались ехать в машине с остальными, потому что у них были другие планы. Фабио собирался отвезти свою новую возлюбленную в отель «Ампурда» в Фигерасе и предпринять с ней романтическое путешествие по побережью. Ни один из них не торопился возвращаться в Барселону. Кроме того, впереди у них было целых два долгих весенних месяца.

Пако, забывшему, как казалось, инцидент прошлой ночи, пришла в голову великолепная идея. Он предложил позвонить в город и заказать влюбленным такси, однако прежде ему было необходимо поговорить с Фабио наедине. Издатель выбрал две из своих лучших сигар и достал бутылку ароматного вина. Потом он взял Фабио под руку и потащил его в кабинет, выставив нас с Полин.

– Идите, идите. Прогуляйтесь пока. Не мешайте. Он закрыл дверь, а мы остались одни в гостиной. Я посмотрел на Полин, не зная, что делать. Она пожала плечами, покорно вздохнула и застегнула до самого верха пиджак Фабио. Потом, под моим удивленным взглядом, Полин взяла с дивана клетчатое одеяло, которым издатель укрывался во время сиесты, а сама она – когда спала в его кабинете, и накинула его на плечи.

– Отведи меня туда, где солнечно и красиво, – сказала она мне. – Сегодня такой восхитительный день, что мне хочется испить его.

«Испить его?» Я посмотрел на Полин, не в силах сдержать улыбки. Пако показал мне могущество слов. Полин же, в свою очередь, учила меня искажать их. В переводе на правильный язык это должно было означать, что она хочет насладиться этим безмятежным весенним утром. Но мне показалось намного более трогательным то, как выразила это она. Искусство слова, так же как и жизни, никогда не будет точной наукой.

Мы вышли за калитку и отправились по той же тропинке, что и вчера. Я шел несколько смущенный, не зная, о чем говорить. Однако Полин, как казалось, и не ждала от меня никакой беседы. Она шла на несколько шагов впереди, придерживая одной рукой одеяло, а другой обрывая маленькие веточки с кустов, чтобы вдохнуть их аромат. Я же чувствовал себя на верху блаженства. Эта последняя прогулка с Полин была невольным подарком Пако, пытавшегося в данный момент, как я предполагал, спасти свое положение в издательстве. Всего через несколько часов я должен был вернуться в свой городок, еще ощущая перед собой запах этой женщины.

Когда мы дошли до вершины горы, оставив рощу позади, Полин взяла инициативу в свои руки. Она побежала вперед и стала звать меня, помахав рукой. Она нашла зеленый склон, залитый солнцем. С этого места, укрытого от ветра, была видна вся долина и далекие горы, привлекавшие, как казалось, на свои вершины пролетающие тучи. Я замер на несколько секунд, любуясь пейзажем: несмотря на то что я видел его множество раз, он все больше и больше меня очаровывал.