Девочки - Сильви Тестю Страница 44

— «Он»… у него кто-то есть?

Она задала вопрос иначе.

— Ну конечно! Мы не спрашивали, но ведь тридцать два года… если «Он» до сих пор один, значит, с ним что-то неладно!

Мама смеется.

— О чем вы еще говорили?

— Да ни о чем, только время потеряли. Я опоздала на встречу, а так…

Мама почти довольна. Я успокоила ее. Она была права. Решение, принятое ею тридцать два года назад, оказалось верным.

— Ну и как ты его нашла? Внешне?

— Ничего особенного…

— Мне говорили, что «Он» очень растолстел. И что лицо у него красное, как свекла.

— А… Да, теперь, когда ты сказала…

Я блефую. Блефую. Блефую.

Если бы мама увидела этого мужчину, она нашла бы его красивым, точно.

— «Он» был красавцем в молодости.

— Да? Надеюсь, «Он» сохранил свое фото на память!

Мама прыскает.

— Нет, «Он» не красавец. Далеко не красавец! Мордоворот!

Мама покатывается со смеху.

— Так я правильно сделала, что ушла от него?

У нее еще осталось сомнение.

Спасите! Мне нечем дышать! Это трагедия для него, трагедия для нас, трагедия для нее! Возьми назад и этот вопрос! Возьми его назад, умоляю! Я сейчас расплачусь, я это чувствую. Не уверена, что смогу долго сдерживаться!

— О, это да! Ты очень правильно сделала. Я его не знаю, но судя по тому, что я видела, — да лучше застрелиться!

Мама хохочет еще громче.

— Ты все-таки пошла до конца.

Маме хочется, чтобы все было правильно.

— О, что да, то да! Я пошла до конца и даже еще дальше! Знаешь, я, конечно, дура, но тут, честное слово, убедилась, что не последняя!

Это спектакль для мамы. Она хохочет, как на шоу одного актера. Я сижу напротив, лихорадочно ищу, что бы еще сказать. Я говорю чудовищные вещи — это по определению не может быть правдой. Но ей так хочется. И я стараюсь. Я боюсь пауз. Боюсь следующего вопроса. Вопроса, на который вынуждена буду наконец ответить правду. Я играю. Из кожи вон лезу, чтобы она ничего не заподозрила. Я вижу глаз циклона. Ну и заварили же они кашу.

Я достаю сигареты.

— Хочешь?

Мама кивает. Мы придвигаемся друг к другу. Мы близки как никогда: я развеселила ее. Я ее успокоила. Она довольна.

— Я все-таки немного боялась, — признается она, выдыхая дым.

— Ну и зря боялась! Я уверена, что, даже окажись вы на необитаемом острове, ты предпочла бы общаться с деревом!

— Ха-ха-ха!

Маме сейчас пятнадцать лет, вот так, вдруг.

Я смеюсь вместе с ней. А сердце щемит. Я всматриваюсь в это лицо, которое знаю столько лет. Это лицо менялось на моих глазах, с годами, с чередой событий. Маме было пятнадцать. Мама мечтала. Я вижу, как лучились счастьем ее глаза. Моя мама, готовившая на обед бифштексы с горчицей, была когда-то молодой. Она влюбилась в того, кого у нас не называли по имени. «Она» плохо сыграла свою партию. «Он» плохо сыграл свою партию. Никто не хотел открывать карты.

— Нет-нет, ты не ошиблась. Ну нисколечко!

Моей маме досталось черного хлеба, серого хлеба, всякого хлеба ей досталось. Она имеет право на белый хлеб. Я объявляю ее победительницей.

Мама поднимает руку:

— Мсье, будьте добры! Воды с мятным сиропом! А ты хочешь чего-нибудь?

Если я пропущу хоть что-нибудь в горло, из него, чего доброго, хлынут слова. Лучше держать его на замке.

— Нет, спасибо.

Мама пьет мелкими глоточками воду с мятным сиропом. Маленькое кафе, выглядевшее таким мрачным, когда мы вошли, кажется теперь залитым солнцем. Мама сияет. Неизгладимая улыбка играет на ее губах.

Она так и не произнесла его имени.

— Твои сестры тебе ничего не сказали?

О Боже… Нет… Она говорила с сестрами по телефону? Она знает, что я вру напропалую?

— Нет?

Меня бросает в дрожь.

Мамина улыбка становится шире.

— Они не сказали тебе про лето? Жак сделал мне сюрприз! Есть, есть еще хорошее в моей жизни! И мне улыбнулась судьба!

— Да?

У мамы все-таки был про запас козырь — Жак.

— Когда твоя сестра огорошила меня новостью… про вашу встречу… Мне было скверно, не стану скрывать это от тебя сегодня…

— Да, сегодня…

— Ну вот, верно говорят, что нам выпадают счастливые дни. Я пришла домой совершенно разбитая, и тут Жак мне говорит, что снял домик на Лазурном Берегу! Он подумал о вас: там целых пять комнат! Мы решили, будет хорошо, если соберется вся семья.

— Да, вся семья.

— А то ведь и правда, всегда кого-то не хватает. Он так и сказал: если все устроить заранее, может, наконец, увидим вас всех вместе. Достань свой блокнот, запиши сразу. Ты всегда так занята.

— Да, правда. Я запишу сразу.

Мама удостоверилась, что я записала семейный сбор на нужной странице. Под нужной датой.

— Он снял домик в Кап-д'Агд, — говорит она и опять смеется.

Я тоже смеюсь.

— О-ля-ля! Я опаздываю на поезд, мама!

— Да! Беги! Беги!

Мы с мамой расстаемся в лучезарном настроении.

— Ты скоро приедешь еще?

— Не знаю… У меня столько работы…

— Во всяком случае, Жак обожает детей, вот увидишь!

— Я в этом не сомневаюсь. Ну все, пока, побегу! Целуй Жака!

Мама смеялась.

Сегодня мама хотела, чтобы я увидела ее смеющейся. А я и не разглядела, что это было напускное.

Маме совсем не хотелось смеяться. Я украдкой оглянулась: она вытащила из рукава носовой платочек. Я хотела было вернуться. И пошла дальше, прямиком к вокзалу.

Контролер в ТЖВ хотел спросить у меня билет, да так и не решился. Я не пошла на свое место. Осталась на откидном сиденье напротив двери в туалет. Кто бы увидел — ни дать ни взять подвявший стебель порея. Свесив голову, уронив руки, я оседала с каждым километром. Смахивала слезы. Они падали прямо на рельсы. Что-то покидало меня. Трудно. А ведь я была бойцом. Почему же не могу подраться теперь? Один раз? Но с кем? За что?

— Эта история тебя не касается, — сказала мне по телефону Лоранс.

Она была права.

То, что не было моим, отрывалось от меня с болью. Я возвращала не принадлежащее мне.

Антуан и Анна очень любили друг друга. Как они смогли это пережить?