Ангел на мосту - Джон Чивер Страница 43

Она, должно быть, набила холодильник провизией, вывесила чистые полотенца в ванной и до малейших деталей продумала предстоящий пикник с подругами. Теперь же, когда приезд гостей не состоялся, вместо предвкушаемого веселья ее ожидает лишь дождь да скука.

Конечно, средств компенсировать разочарование множество, но, вспомнив субботние танцы, он подумал, что без мужа и свекрови она совершенно беспомощна и что вряд ли кому-нибудь из соседей придет в голову пригласить ее к себе на коктейль. Скорее всего ей придется провести день в одиночестве, слушая радио и дождь, так что к вечеру она будет рада любому обществу, в том числе и его, Бакстера. Покуда же — Бакстер это знал наверное — умнее всего выжидать и позволить силам одиночества и скуки работать на него. Лучше всего явиться к ней перед самыми сумерками. И Бакстер ждал. А потом поехал к дому Райянов со своими конфетами. В окнах горел свет. Кларисса сама открыла дверь.

— Я хотел ознаменовать приезд ваших друзей к нам на остров, — сказал Бакстер, — я…

— Они не приехали, — сказала Кларисса. — Аэродром их не принял, и они улетели обратно в Нью-Йорк. Они мне звонили. Я так интересно задумала провести с ними время! А вышло наоборот…

— Я вам сочувствую, Кларисса, — сказал Бакстер. — А у меня для вас подарок!

— О! — она взяла коробку из его рук. — Какая красивая коробка! Какой прелестный подарок! Какое…

Нечто простодушное, мягкое мелькнуло было и в голосе ее, и в лице, но тут же, должно быть под воздействием сил сопротивления, исчезло.

— Ну зачем это? — спросила она.

— Может, вы позволите мне войти?

— Право, я не знаю, — сказала Кларисса. — Нельзя же вам сидеть у меня просто так.

— Мы могли бы сыграть в карты.

— Я не умею.

— А я вас научу.

— Нет, — сказала она. — Нет, Бакстер. Вы просто-напросто не понимаете, что я за человек. Я сегодня, например, целый день сидела и писала письмо Бобу. Я написала про то, как вы меня вчера поцеловали. Нет, я не могу вас впустить.

И она захлопнула дверь.

По тому, как у нее озарилось лицо, когда он протянул ей коробку конфет, Бакстер понял, что она подарки любит. Золотой браслетик, не слишком дорогой, или, на худой конец, просто букет цветов возымели бы нужное действие. Он прекрасно это понимал, но был до чрезвычайности скуп, и как ни явственна была для него польза подобного подарка, он не мог подвигнуть себя на такую трату. Он решил ждать.

Шторм продолжался еще два дня. Во вторник, к вечеру, прояснилось, а в среду уже просохли теннисные корты, и Бакстер играл в теннис дотемна. Потом, приняв ванну и переодевшись, он зашел к знакомым на коктейль. Одна из соседок, замужняя женщина, мать четверых детей, села рядом с ним и завела беседу о любви и браке.

В подобных разговорах, столь богатых нюансами и намеками, Бакстеру доводилось участвовать не раз, и он примерно знал, что такой разговор может сулить. Его собеседница была одной из тех хорошеньких матерей, которыми он тогда любовался на пляже. У нее были каштановые волосы, тонкие загорелые руки, прекрасные белые зубы. Однако, слушая с преувеличенным вниманием, как она развивает свои взгляды на любовь, он не мог отогнать от себя сверкающего образа Клариссы и, внезапно оборвав разговор, вышел вон и поехал к Райянам.

Издали казалось, что дом заколочен. Всюду было тихо — и в саду, и в доме. Он постучался, потом позвонил в звонок. Кларисса появилась в окне второго этажа и заговорила с ним оттуда.

— А, Бакстер, здравствуйте, — сказала она.

— Я пришел проститься с вами, Кларисса, — сказал Бакстер. Это было все, что он мог придумать.

— Вот как, — сказала Кларисса. — Погодите минуту, я сейчас к вам спущусь.

— Я уезжаю, Кларисса, — сказал Бакстер, когда она открыла ему дверь. Я приехал к вам проститься.

— Куда же вы едете?

— Я и сам не знаю.

Эти слова он произнес печально.

— Ну что ж, — сказала она нерешительно. — Заходите на минутку. Ведь мы, наверное, больше уже не увидимся никогда, правда? Извините, пожалуйста, меня за беспорядок. В понедельник заболел мистер Талбот, и миссис Талбот пришлось везти его в больницу на материк. Так что я без помощницы. Я все это время была совершенно одна.

Он прошел за нею в гостиную и сел. Прекрасней, чем когда-либо, она стала делиться с ним проблемами, которые возникли перед нею в связи с отсутствием миссис Талбот. Огонь в кипятильнике потух. На кухне завелась мышь. Засорилась ванна. Автомобиль не заводился.

В доме, наполненном тишиной, Бакстер слышал, как льется вода из крана, который до конца не завинчивался, и как стучит маятник стенных часов. Меркнущее небо отражалось в застекленных дверцах шкафчика с геологическими реликвиями Райянов. Домик стоял неподалеку от моря, и оттуда доносился гул прибоя. Все эти впечатления Бакстер отмечал бесстрастно, никак их не оценивая. Он дал Клариссе возможность выговориться, потом выдержал паузу в целую минуту и заговорил сам.

— В ваших волосах горит солнце, — сказал он.

— Что?

— В ваших волосах горит солнце. Они прекрасного цвета.

— О, они были лучше когда-то, — сказала она. — Такие волосы, как у меня, обычно темнеют. Но я не собираюсь краситься. Я считаю, что женщине красить волосы ни к чему.

— Вы так умны, — прожурчал он.

— Вы это всерьез?

— Что — всерьез?

— Вы всерьез считаете, что я умна?

— Еще бы! — сказал он. — Вы умны. Вы красивы. Никогда не забуду того вечера, когда увидел вас впервые на пароме. Я ведь не хотел ехать на остров. Я собирался провести лето на Западе.

— Не может быть, чтобы я была умна, — сказала Кларисса печально. Нет, я, должно быть, глупа. Мама Райян говорит, что я глупа, и Боб тоже, и даже миссис Талбот и та считает меня за дурочку, и…

Кларисса расплакалась. Потом взглянула в зеркало и принялась вытирать слезы. Бакстер подошел и обнял ее.

— Не надо, — сказала она, и в голосе ее слышалось больше уныния, чем гнева. — Никто меня не принимает всерьез, все хотят только обнимать меня.

Она снова села, Бакстер — рядом с ней.

— Но вы совсем не глупы, Кларисса, — сказал он. — У вас удивительный ум, я много об этом думал. Я думал о том, что у вас, должно быть, чрезвычайно своеобразные взгляды на жизнь.

— Как это вы догадались? — сказала она. — У меня ведь и в самом деле своя точка зрения на все. Я только не решаюсь высказывать свои взгляды, а Боб и мама Райян не дают мне и рта раскрыть. Они меня всегда перебивают, словно стыдятся меня. Но у меня есть собственные взгляды. Я хочу сказать, что все мы — как бы шестеренки, зубчатые колеса. Вы не считаете, что мы шестеренки?

— Еще бы, — сказал он. — Разумеется, шестеренки.