Просвещенные - Мигель Сихуко Страница 41

Я признался, что смотрю порно. Но постарался, чтоб это прозвучало весело. Я же хотел показать ей, поделиться с ней удовольствием, которое сам испытывал от этого. В конце концов, другие мои пристрастия, обозначившиеся на более ранних этапах наших отношений, она разделяла. Довольно быстро Мэдисон готова была тишком раскурить со мной джойнт, сидя возле зеркальной глади бассейна в Линкольн-центре, а потом пробраться во время антракта в филармонию и сесть на свободные места, послушать «Крейслериану» Шумана или Септет Вентейля [104], хотя сначала ее и передергивало от мысли, что нас застукают. Со временем она полюбила разглядывать птиц с нарядными хохолками или яркой грудкой в лесистой части Центрального парка; а ведь сначала обзывала меня «нердом». Впрочем, появляться на улице с биноклем и складным стулом она по-прежнему отказывалась. Я лелеял надежду, что порнографию она воспримет как одну из этих милых причуд.

Мэдисон изобразила улыбку. Она и рада была бы вписаться. Подобно ценителю, который демонстрирует все рычажки, шестеренки и драгоценные камешки, так восхищающие его в каком-нибудь часовом механизме, я показал ей хит-парад со своего хард-диска, познакомил со своими любимыми шлюшками: Дженной Хейз, Белладонной, американкой филиппинского происхождения Шарман Стар. Рассказал ей о своей мечте написать о них книгу и опубликовать в крупном издательстве. Она время от времени кивала, сдержанно соглашаясь, — да, Дженна сытная, да, Белла свое дело знает. После чего Мэдисон повернулась ко мне и спросила, почему мне не хватает ее. И надо отдать ей должное, она стала выкладываться: эти ее перышки для щекотания, стеки и плетки, костюм французской горничной из латекса. Но все чаще она испытывала отвращение и все больше винила меня. Потом началась эта ее паранойя: когда я запирал дверь (даже если я действительно работал), когда она шла спать, а я ложился не сразу (даже когда меня действительно мучила бессонница).

Мы еще несколько раз пытались заняться любовью, но она как-то странно на меня смотрела. Как будто стала меньше меня любить. Глупо полагать, что абсолютная честность есть абсолютное благо.

* * *

— Готов? — прошептала Дульсе.

— Несколько часов как, — прошептал в ответ Джейкоб.

Глаза двенде становились все ближе. Их острющие зубы поблескивали даже в полутьме.

— Поехали! — крикнула Дульсе и, потянув за веревку, захлопнула дверь сарая.

Внутри стало чернее черного. Красные глаза округлились и принялись безумно озираться. Раздался сдавленный стон маленьких существ, чьи глаза из красных стали оранжевыми, потом желтыми, пока наконец не растаяли в темноте.

— Когда я была маленькой, — сказала Дульсе, — мой отчим много рассказывал мне о двенде. Ты же знаешь, он изучает фольклор в университете.

— Да, я помню.

— Так вот, когда я была еще совсем малышкой, он рассказал мне, что двенде такие глупые, что, оказавшись в полной темноте, когда даже звезд не видно, они просто испаряются. Уходят в небытие. Они не отличают кромешную тьму от смерти.

— Это тебе отчим рассказал? Так почему ж он не поверил, когда мы рассказали ему о волшебном дереве?

— Не знаю, — ответила Дульсе, явно в замешательстве, — правда не знаю.

Криспин Сальвадор. «Ночи в Кесон-Сити» (вторая книга трилогии «Капутоль»)

* * *

Отложив альбом Криспина, я плюхаюсь на диван, виниловая обивка взвизгивает под моим весом. Открываю банку «Сан-Мигеля» из мини-бара. Включаю телевизор. Да у них тут кабельное! Пощелкаем.

Баскетбольный матч между «Пивоварами „Сан-Мигеля“» и «Продавцами „Лупас-Ленда“». Два чернокожих легионера из Америки борются под кольцом, на атаку остается еще несколько секунд. Миниатюрный филиппинский разыгрывающий защитник пытается забросить трехочковый. Я переключаю.

Реклама. Под оркестровое переложение песни «Радость мира» на экране мелькают изуродованные руки без пальцев, ампутированные конечности. «В праздничные дни будьте осторожны с фейерверками и пиротехникой, — произносит степенный мужской голос. — Спонсор социальной рекламы — Первая генеральная корпорация».

По экрану плывет нарядный заголовок «АТАКА МЕДУЗ!!!». Диктор сообщает, как подводное землетрясение в Целебесском море вызвало массовую миграцию медуз к верховьям реки, что привело к засорению узлов гидроэлектростанции на Минданао и отключению энергии на всех островах архипелага. Далее репортаж с места событий. Полковник армии на электростанции Раджа Туваанг объясняет на уверенном ломаном английском, что отключение энергии не имеет никакого отношения к повстанцам моро. На заднем плане военные лопатами загружают медуз в самосвалы из кучи высотой метра три. Я переключаю канал.

Толпа окружила захваченный дом Чжанко. Некоторые смотрят вверх на вертолет телевизионщиков и что-то беззвучно выкрикивают. Закадровый мужской голос сообщает, что более тысячи человек пришли сюда со свечами и цветочными гирляндами, дабы поддержать Вигберто Лакандулу. Люди поют и размахивают транспарантами. На одном написано: «ЖЕРТВЫ ФИНАНСОВЫХ ПИРАМИД ЗА ЛАКАНДУЛУ», на другом: «ВИГГИ, МЫ ♥ ТЕБЯ, ЖЕНИСЬ НА НАС! — ШКОЛА УСПЕНИЯ БОГОРОДИЦЫ, ВЫПУСК-2004». Для поддержания порядка на место прибыл отряд полиции специального назначения. Я переключаю канал.

Камера медленно панорамирует вдоль рисовых террас в горной провинции. Ступенчатые склоны полированной лестницей поднимаются в безоблачное небо. Эффектный наезд на скопление деревянных хижин дает представление о гигантских размерах террас. Переход на старика из племени ифугао, темного, как сапог, и беззубого, который отвечает на вопросы, не выходя из хижины. По ходу разговора он готовит орех катеху [105], доставая ингредиенты из резного сундучка. Внизу экрана идут субтитры: «Один американец говорил мне, что наши террасы — это восьмое чудо света. Откуда мне знать. Так у нас выращивают рис. Вот уже четыре тысячи лет…» Я переключаю канал.

К другим новостям. Привычные кадры с выступления преподобного Мартина, в клетчатом костюме «Барбери», перебивается изображением того, как его выводят из особняка в окружении полицейских; преподобный поник головой, отворачиваясь от телевизионных камер с их юпитерами и своры репортеров с дальнобойными микрофонами в поролоновых чехлах. Он в красной шелковой пижаме. Голос за кадром тарахтит по-тагальски так быстро, что я едва понимаю. Что-то про обвинения в коррупции и хищениях в его организации «Эль-Охим». Бегущая строка внизу экрана сообщает, что индекс Филиппинской биржи к концу дня снизился на два пункта. Я переключаю канал.

По «Аранета Колизеум» идет концерт «50 лучших Элвисов Филиппин». Все с практически идентичными высокими коками, в темных очках и расшитых блестками комбинезонах, но комически разные по росту и комплекции. Среди них два трансвестита в сетчатых чулках и голубых замшевых туфлях на высоком каблуке. Я переключаю канал.