Почта святого Валентина - Михаил Нисенбаум Страница 36

Стемнин и Соловец сидели рядом и внимательно следили за экраном. До запланированного знакомства оставалось два дня. Уже прошли генеральные репетиции с актерами и статистами, были арендованы автобусы, ветродуи и калориферы, закончились мучительные переговоры с Московской железной дорогой, Речфлотом и спасателями, наняты двадцать садовников из стран ближнего зарубежья и лучший дизайнер садов из Утрехта, а встреча все еще не была назначена. Чумелин докладывал, что никаких дел у объекта на субботу не запланировано, но девушки так непредсказуемы! Соловец наблюдал за репликами Стемнина ревниво-скептически. Наконец бывший преподаватель предложил:

— Сергей! Давайте действовать по-другому: вы пишете, я — на подхвате.

— Без разницы, — буркнул Соловец, хищно подтягивая к себе клавиатуру. — Дальше что?

— Как тебя зовут? — спросил желтый конверт.

— Написать? — Соловец поглядел на Стемнина; Стемнин поглядел на Соловца.

— Только имя. Не фамилию. Она не должна сразу получить все ответы. Наоборот, пусть у нее возникнет как можно больше вопросов.

— Сережа, — ответил Соловец.

— Ну нельзя же так. — Стемнин укоризненно покачал головой. — Вы еще «Серега» скажите. С вами не подруга бабушки разговаривает. Напишите полное имя. Сегодня мы с вами не допустим ни малейшей неточности. Хорошая вещь почта — семь раз прочти, один отправь.

Пауз между репликами больше не было. Девушка не скрывала интереса. Все ее вопросы сводились к одному: господи боже, неужто она сподобилась разговаривать с самим Сергеем Соловцом? Ульяна расспрашивала про дворников и «Амели», про подруг и Кавальи. Она горстями ссыпала в конверт шпильки, пропустив момент, когда обстрел колкостями превратился в иглотерапию флирта. Он отвечал радушно и уклончиво. Например, Кавальи — тонкий дизайнер, но лично он предпочитает на подиуме и на сцене одежду, которую раньше чем через его лет никто не наденет. Или которую уже не носят минимум сто лет. Из реплик Соловца можно было заключить, насколько хорошо он осведомлен в кино, музыке, моде, литературе, но оставалось совершенно непонятно, кто же он такой.

Ульяна пыталась вспомнить, что этот человек рассказывал о себе раньше, как ее нашел, видела ли она его фото до журнала. Почему-то ничего не вспоминалось, только глупая радость без причин. Иногда Ульяна вскакивала, совершала танцевальный прыжок и снова бежала ловить желтые конверты.

Тем временем отправитель неторопливых ответов танцевал твист, не вставая со стула. Директор Департамента писем в демоническом упоении щелкал клавишами: переписка опять перешла в его руки. Лицо Стемнина было озарено бледным огнем экрана. Тонкими пальцами он выуживал из путаницы тонкостей нужные слова, сцеплял их в созвездия фраз и выстреливал ими в темноту, на другой конец города ровно в то мгновенье, когда девушка готова была взорваться от нетерпения. Он был медиум, улавливавший тончайшие колебания настроений двух людей, он заплетал воли в непобедимое притяжение. С каждым новым шагом диалога казалось, что кто-то не выдержит, бросится звонить, ловить машину, помчится навстречу другому.

— Уже половина первого, — жалостно протянул Соловец. — Может, уже спросить про субботу?

— Немного терпения. Пять минут. Семь-восемь реплик, и все решится, — с холодным величием изрек Стемнин.

Но он ошибся. В ту самую секунду, как он произносил слово «терпение», под окошком появилась надпись: ulitka is typing. Соловец и Стемнин в сотый раз переглянулись. В окошке выскочило:

ulitka Пора посмотреть тебе в лицо. Ты готов?

00:32 AM

— Пауза. Пауза! — шипел Стемнин, пока музыкант рвал у него из рук клавиатуру и дрожащими пальцами впечатывал:

— Как начес субботы? (Тьфу, не начес, а насчет, ха-ха-ха!)

Он умоляюще глянул на Стемнина, тот милостиво кивнул. Буквы перелетели в верхнее оконце, теперь никакая сила не могла их вернуть.

— Согласна.

Все-таки перед тем, как отправить это слово, она молчала не менее трех минут. Ульяна была достойным соперником.

— Что ты творишь, Зорянова! — тихонько сказала она вслух и приложила ладони к горящим щекам, точно стараясь прихлопнуть два маленьких пожара.

Выйдя на кухню, где мать сидела перед телевизором с неподвижным, стянутым маской из голубой глины лицом, Ульяна сказала:

— Ма! В субботу я иду на встречу с классом. С Сенькой и Аглаей возиться не смогу. Но зато смогу, если надо, в воскресенье.

— Что значит «в субботу»? Сегодня четверг, считай. — Мать почти не шевелила губами. — Мы с Петей запланировали поехать в «Икею» за стеллажом. Нельзя было как-то заранее предупредить?

— Мама, все было под вопросом, Волчок тянула, я не виновата. И вообще, имею я право на общественную жизнь?

— При чем тут право? Мы семья, мы друг дружку поддерживаем, подстраховываем. Ты знаешь, сколько Петя работает…

— Вот я и прошу вас с Петей в кои веки: подстрахуйте меня! В воскресенье я отпущу вас хоть на сутки! Ну пожалуйста!

Мать чувствовала, что горячность дочери не очень-то вяжется со встречей одноклассников, но продолжать спор или выводить Ульяну на чистую воду не стала.

— Ну, раз так приспичило, — недовольно пробормотала она. — Поезжай. Проживем без стеллажа.

При свете телевизора маска на лице матери приобрела нежно-абрикосовый дрожащий оттенок.