Вербное воскресенье - Курт Воннегут Страница 34

Махариши Манеш Йоги дал мне мантру, бессмысленное слово, которое я должен был повторять про себя снова и снова, погружаясь в глубины своего сознания. Я пообещал никому не сообщать своей мантры. Моя мантра — Айи-иим.

Я вам продемонстрирую (вхожу в транс): «Айи-иим, айи-иим, айи-иим…»

Пробуждаюсь от транса. Где я? Мне все еще пятьдесят четыре? Или уже восемьдесят шесть? Я бы не удивился. Разумеется, это был социально бесплодный вид медитации. Я чуть отдохнул, но сомневаюсь, что это принесет пользу кому-нибудь здесь, в Нью-Лондоне, или где-либо еще.

Теперь поговорим о социально полезной медитации, плоды которой заполнили это благородное здание: когда медитируют писатели, они не пытаются бесконечно повторять пустые, бессмысленные мантры. Они подбирают мантры горячие и колючие, бурлящие, полные соков реальной жизни. Они досуха выдаивают свои внутренние «я» при помощи этих мантр.

Вот вам несколько примеров:

Война и мир.

Происхождение видов.

Илиада.

Закат и падение Римской империи.

Критика чистого разума.

Жизнь на Миссисипи.

Ромео и Джульетта.

Алый знак доблести.

Хотелось бы мне иметь под рукой библиотечную картотеку. Я бы мог без конца называть вам литературные мантры, которые изменили мир к лучшему.

Кстати, насчет «Алого знака доблести»: эта книга Стивена Крейна должна быть особо интересна американцам, учитывая, что приближается двухсотлетие нашей страны. Но у Крейна есть другая новелла, возможно, вы про нее тоже слышали. Она называется «Голубой отель».

«Голубой отель» рассказывает об иностранце, который приезжает в Америку и совершает убийство. Он думает, что защищается. Он запугал себя до безумия, решив, что американцы гораздо опаснее, чем они есть на самом деле.

И он убивает. Вот и все.

Десять процентов из вас до сих пор гадают, почему я назвал речь «Макаронной фабрикой». Девяносто процентов мне с радостью все объяснят.

Объяснение простое. Название должно подчеркнуть один факт — большинство людей не умеют читать или, если угодно, не особо любят.

Чтение настолько сложная штука, что в школе мы тратим очень много времени, чтобы только научиться ему. Если бы мы тратили на фигурное катание столько же времени, сколько у нас уходит на чтение, то давно бы все были звездами голливудского балета на льду, а не книжными червями.

Как вы знаете, читатель не просто рассматривает маленькие закорючки на листе или, если он лишен зрения, ощупывает пупырышки Брайля. Как только эти символы попадают в нашу голову в правильной последовательности, мы должны облечь их в страх, радость или апатию, в любовь или ненависть, в злобу или дружелюбие, как это задумал автор. Чтобы быть хорошим читателем, мы должны узнавать иронию — когда автор пишет одно, а имеет в виду другое, противореча самому себе под благовидным предлогом.

Нам даже приходится понимать шутки! Не дай Бог, пропустишь шутку — пиши пропало!

Поэтому большинство людей отказываются от чтения.

Так вот, судя по реакции общества в целом на открытие этой библиотеки, здание, в котором мы находимся, с тем же успехом могло бы быть макаронной фабрикой. Макароны — штука полезная. Библиотеки — тоже. Такие умеренно приятные новости.

Быть может, главная идея этой блестяще написанной речи даже станет частью местного диалекта.

Какой-нибудь студент колледжа скажет другому студенту:

— Пойдем выпьем пива?

А тот ответит:

— Нет. Мне сказали, что я близок к вылету. Учитывая, на какие серьезные жертвы пошли мои родители, чтобы отправить меня учиться, думаю, будет лучше, если я позанимаюсь на макаронной фабрике.

Или если студент задаст профессору особо глупый вопрос, то профессор возмутится:

— Вот сходи на макаронную фабрику и выясни.

И так далее.

Для нас этот благородный книгомобиль из камня и стали вовсе не банальная макаронная фабрика, поскольку мы читатели — нас мало, но нам повезло. Мы так любим книги, что этот день станет для нас одним из самых радостных и счастливых в жизни.

Но не глупо ли так держаться за книги в век кино и телевидения? Ничуть, ведь наша способность читать в сочетании с библиотеками, подобными этой, делает нас самыми свободными мужчинами и женщинами. И детьми.

Поскольку мы с вами читатели, нам не приходится ждать, когда какой-нибудь теленачальник решит, о чем нам думать и что нам об этом думать. Мы можем забивать себе голову чем угодно, от Аахена до яхонтов, в любое время дня или ночи.

Мы, читатели, даже можем волшебным образом переговариваться друг с другом через время и расстояния. И обходится это нам недорого — всего-то в расходы на бумагу и чернила. Не нужно решений совета директоров, чтобы мы могли записать все, что хотим. Я как-то устроил конец света на двух листках бумаги — это обошлось мне дешевле пенни, включая износ ленты моей пишущей машинки и просиженных штанов.

Представляете?

Сравните это с бюджетами Сесиля Б. Де Милля [10].

Кино — лишь один из протезов, в которых нуждаются люди с какими-то недостатками. Мы ведь живем не только в век кино, но и в век вставных зубов, стеклянных глаз, париков и силиконовых грудей.

Рецепты на кино нужно выписывать людям, которые не хотят или не могут читать и у которых нет воображения. Отсутствие воображения можно компенсировать актерами и декорациями — в сопровождении музыки и всего, что нужно.

Правда, кино — невообразимо дорогой способ рассказывать что-то людям. Это же относится к телевидению. Больше того: здоровые люди могут получить передозировку актеров и декораций и одним прекрасным утром обнаружат, что их собственное воображение отсохло за ненадобностью.

Единственное лекарство от этого — библиотека и умение читать.

Чтение тренирует воображение, заставляет его наливаться силой.

Вот так-то.

Наверное, уместно было бы вспомнить что-то высокодуховное по этому поводу. К несчастью, перед вами унитарий. Я очень плохо разбираюсь в святынях.

Священным для меня является язык, что еще раз показывает, как мало я знаю про святость.

Священной для меня является литература, что, в свою очередь, показывает, как мало я знаю про святость.

Для меня священна свобода говорить в своей стране все, что захочется. Это особая привилегия не только для нашей планеты, но и, полагаю, для всей Вселенной. Нам ее никто не давал. Такие вещи приходится получать самостоятельно.