Нео-Буратино - Владимир Корнев Страница 34

Он порывался хоть в чем-нибудь помочь встречным людям, но благие намерения незадачливого доброхота пресекались грубыми окриками. Заметив женщину, согнувшуюся под тяжестью продуктового груза, распиханного по хозяйственным сумкам, полиэтиленовым мешкам и каким-то нелепым сеткам, Папалексиев решил, что это и есть тот беспроигрышный вариант, который вернет все на свои места. Сам вид несчастной особы слабого пола взывал к состраданию: раскрасневшееся от перенапряжения лицо и шея, вздувшиеся на запястьях вены, пальцы, судорожно вцепившиеся в непосильную ношу, наконец, она не шла, а неуклюже переваливалась с боку на бок, что делало ее похожей на одинокую утку. Тиллим подскочил к ней любезным гоголем и предложил свои услуги, но из-под насупившихся бровей его смерил взгляд, красноречиво выражавший враждебность и презрение, а раздавшийся при этом меццо-сопрано объявил:

— Обойдемся без посторонней помощи.

Теперь у Папалексиева оставалась только надежда на скорую встречу с Авдотьей, только она могла утешить, поправить его бедственное положение своей дружбой. Правда, в планы Тиллима не входило докладывать внучке о знакомстве с ее бабкой, самолюбие не позволяло ему открыть Авдотье вчерашний сон и, таким образом, признать свое поражение в споре о достоверности старого дневника, к тому же он боялся, что, узнав о последствиях этого сна, Авдотья сочтет его помешанным. Однако нужно заметить, что загадочная судьба актрисы Троеполовой и ее теория происхождения войн уже не будили в Папалексиеве желания иронизировать и злословить.

Добравшись до знакомой двери, Папалексиев вздохнул так, будто с плеч его уже свалилось роковое бремя, и нажал черную кнопку звонка. Хозяйка встретила Тиллима спокойно, без удивления и излишней восторженности. Казалось, что она ждала его прихода. С порога он стал смущенно объясняться:

— Знаешь, я никак не мог тебе дозвониться. Наверное, какие-нибудь неполадки в сети. Так бывает: звонишь человеку битый час и постоянно занято, а потом выясняется, что он ни с кем не разговаривал или дома в это время вообще никого не было.

— Да нет, на этот раз действительно было занято, — улыбнулась Авдотья. — Я звонила тебе и тоже никак не могла дозвониться. Выходит, мы одновременно набирали номер. И такое случается… Ну, как живешь? Как дела?

— Ничего примечательного. Совершенно никаких новостей. Жизнь моя тиха и печальна, — меланхолично юродствовал Папалексиев.

— Что на улице? Какая погода? Я сегодня из дома не выходила, не знаю, что там творится.

— Погода обычная, в соответствии с прогнозом, — сочинял Тиллим, прогноза не слышавший. — На улицах ничего не творится, то есть ничего жизнеутверждающего. Беспорядков и несанкционированных скоплений пока не наблюдается — скучно! Народ снует туда-сюда, и все почему-то с мрачным видом. Не пойму, отчего такая перемена в наших людях?

Авдотья что-то невнятно ответила по поводу перемен (видно было, что эта тема ее мало волновала) и предложила Тиллиму чаю. Почаевничать он с удовольствием согласился: во-первых, потому что был голоден и измотан, во-вторых, он все же искал повод поговорить о прапрапрабабке с целью выудить как можно больше информации о ней. Прихлебывая из старинной фарфоровой чашки, он как бы невзначай полюбопытствовал:

— Авдотья, ты, кажется, что-то там утверждала о существовании неопровержимых доказательств, связанных с историей твоей прабабки?

— Папалексиев, давай не будем к этому возвращаться. Оставайся при своем мнении или считай, что я вообще ничего не говорила.

— Не дуйся, пора бы уже меня простить. Ну пожалуйста, покажи, что это за доказательства. Они, наверное, представляют историческую ценность, а я в этом кое-что смыслю, — упрашивал Авдотью Тиллим.

Надо сказать, что недоверие Папалексиева к семейным преданиям оскорбило ее, и она не желала возвращаться к разговору об откровениях своей прародительницы, чтобы не продолжать кощунство и не тревожить более ее память, но, с другой стороны, Авдотье хотелось убедить самоуверенного скептика в подлинности событий, описанных в дневнике, защитив тем самым честь рода и свое собственное достоинство. Это стремление взяло верх, и она все-таки решилась представить Тиллиму имевшиеся в ее распоряжении доказательства бабкиного существования. Для начала Авдотья прибегла к психической атаке, обрушив на собеседника весь запас красноречия, который был ей дан:

— Разве ты не знаешь, Тиллим, что древние очень часто считали женское начало воплощением зла? Они в страхе поклонялись ему, приносили обильные, даже человеческие, жертвы. И ты ничего не слышал о воинственной богине Иштар, которой поклонялся древний Восток, чьи святилища воздвигались финикийцами в легендарном Карфагене? Грозные воители-скифы повсеместно почитали могущественную Табити, богиню огня и стихии, помогавшую им в битвах. Вспомни ужасных греческих Эриний, безжалостных мстительниц, сеющих всюду смерть и хаос, вспомни всемогущую Кали, вершительницу зла, повергавшую в страх индийцев, или римскую Беллону, супругу и соратницу Марса. Этого тебе недостаточно? Обратись к мировой классике! О чем рассказывает нам Гомер в своих поэмах? О жуткой троянской бойне и ее печальных последствиях, а виной-то всему, как известно, — ссора строптивых богинь и любвеобилие Елены Прекрасной. Может, и она была простой смертной?! Вряд ли! А Цирцея, превратившая в свиней спутников Одиссея и его самого околдовавшая, и вовсе была натуральная ведьма. Возьмем еще «Песнь о Нибелунгах». Уверяю тебя, такого обилия страшных смертей и крови, пролитой из-за женщин, ты не отыщешь ни в одном произведении европейской литературы. В последних строчках этой кровожадной поэмы весь смысл истории:

За радость испокон веков

Страданьем платит мир.

Я бы даже уточнила: за радость обладания женщиной! Сколько рыцарей в разные времена стали жертвами дам сердца и даже собственных жен! Пример одной злодейки-мужеубийцы Клитемнестры чего стоит! А вспомни еще лермонтовскую царицу Тамару, которая была «как демон коварна и зла», Лорелею Гейне или совершенное чудовище — лесковскую Катерину Измайлову. История и литература целиком на моей стороне, Тиллим! Тебе мало этого? Тогда послушай одно интересное турецкое предание. Летом 1675 года хан Нуреддин со своими янычарами с трех сторон осадил Почаевскую лавру на Львовщине. После недолгой осады, утром 23 июля, турки были приведены в ужас открывшимся видением: в облаках над монастырским храмом явилась некая грозная жена, окруженная целым сонмом ангелов, держащих в руках обнаженные мечи. У лучников сдали нервы, и они принялись пускать стрелы в Деву на небе, но те возвращались и поражали самих турок, в войске возникла паника, обезумевшие воины стали убивать друг друга, а после обратились в бегство. Многие из них были пленены, некоторые будто бы даже приняли крещение и остались в монастыре. Разве не яркий пример влияния женщины на ход военных действий? Правда, монастырская летопись трактует это событие как чудесное явление Пресвятой Богородицы, вступившейся за православную обитель.

Расчет Авдотьи оказался верным — Папалексиев слушал эти откровения раскрыв рот. В его голове, не приученной переваривать сразу столько информации, царил полный беспорядок, он был морально подавлен и мог только растерянно вымолвить: