Русская красавица. Антология смерти - Ирина Потанина Страница 33

И откуда у Вредактора такая дурацкая привычка — читать все тексты на наших экранах? Читает, потом три дня за сердце держится, переживает о моральном облике редакции. Поберег бы себя — не читал бы. Вредактору пятьдесят шесть лет, и его представления о морали делают его сердце абсолютно уязвимым. Он постоянно из-за нас переживает. А из-за меня, Карпуши и Сонечки — особенно. При этом он до сих пор ни разу не завёл с начальством разговор о нашем увольнении, хотя нашу вредоносную троицу на работу взяли без его ведома. Мы досталась «Женским Факам» в наследство от закрытого учредителями дружественного издания. Тот журнал сочли несвоевременным, и часть коллектива перевели на другой проект — прямо в лапы к Вредактору. При этом наша творческая специфика никого не волновала. Ну и что, что Сонечка собиралась работать корректором в молодёжном модном проекте? Теперь пусть переквалифицируется на женские истории, и баста.

Впрочем, новой работе мы пошли на пользу. Именно с нашим приходом, логотип журнала несколько видоизменился, и издание начало считаться концептуальным. Правда Вредактор считает, что это его Вредакторская заслуга. Нас — наркоманов, развратников и извращенцев — он никак не может заподозрить в принесении пользы. Мы давно считаем, что он держит нас в редакции ради того, чтобы было о чём пострадать вечерами.

— Не коллектив — бордель вперемешку с бараком… — всхлипывает он, гордясь в тоже время своею тяжелой долей. А жена его жалеет, и понимает. И от этого им делается счастье. Вредактор и при нас пытается жаловаться:

— Господи, ну Марина, ну как вы разговариваете? Я удивляюсь, как вас ещё в приличных фирмах принимают.

— Принимают просто офигительно, господин Гла Вредактор. Кормят, пОют, ещё приглашают. А что? Хотите, вас собой возьму?

— Ох, у меня своих дел хватает, — квохчет возмущенный Вредактор, — Бесфамильная, чем вы занимаетесь на рабочем месте? Снова Галкиной сердечки с поцелуйчиками шлёте? Вы же взрослые женщины… Постеснялись бы хоть меня, старика…

Отчего-то Вредактор был уверен, что мы с Сонечкой и Нинелькой развратные лесбиянки. Может, оттого, что иногда мы обменивались виртуальными поцелуйчиками — просто так или в благодарность за какую-нибудь классную идею. Может, из-за того, что у Нинель есть дурацкая привычка приглашать меня с собой в туалет.

— Пойдём, посторожишь! — приглашает она громогласно, что на самом деле значит — пойдём, подержишь сумочку, а потом постоим, покурим, очередными сплетнями поделимся.

Сонечка в туалет ходит одна, но зато на каждом перекуре пропадает часами и довольно громко, не стесняясь распахнутой над нами форточки Вредактора, делится очередными своими удачами и промахами.

Сонечка и вправду страшная развратница. У них с Нинелькой сложились похожие судьбы. Обе рано и неудачно выскочили замуж. Возможно, они потому друг друга и не терпели, что к одним и тем же вещам относились настолько по-разному. Нинель скорбела и была переполнена образом «одинокой женщины, которая никому не верит», Сонечка была счастлива возможностью не хранить никому верность и навёрстывала упущенные в замужестве возможности. Ничуть не смущаясь, она рассказывала всем и каждому о своих похождениях и страшно гордилась, что в свои «тридцать с гаком» всё ещё пользуется повышенным спросом.

— И у мужчин, и у женщин, и у старых и у молоденьких совсем, — горделиво признавалась она, и всем нам становилось понятно, что Сонечка действительно сильно «не в себе». — Жизнь — штука непредсказуемая, — оправдывалась она. — Пока даёт, надо брать от неё всё… Вот я во времена замужества так не думала, и зачахла совсем. А теперь — расцветаю.

В этом смысле Сонечка меня никогда не понимала, и негодовала от моей политики отношений с клиентами.

— Ты просто крутишь динамо! — возмущалась она, — Улыбаешься, вертишься… Люди рассчитывают!

Сама Сонечка пустых надежд клиентам не даёт никогда, считая это признаком дурного тона. Все поданные ею знаки многообещающи, и она по-царски щедро выполняет свои обещания.

— Не даю я никаких поводов, — отбрыкивалась от Соничкиных обвинений я, — Совместное распитие спиртных напитков вовсе ничего не обозначает. Да если хочешь знать, большинству мужиков возможность поплакаться в жилетку значительно нужнее. Секс-партнёрами современные обеспеченные мужчины уже пресытились. У них теперь дефецит задушевных разговоров и искренних отношений. И тут такая появляюсь я! — так я говорила обычно, когда переставала уже оправдываться, а начинала просто кривляться, — Специалист по задушевным разговорам и взаимопониманию… Ну, как тут им, бедненьким, пару статеек у меня не заказать?

— Кошмар! — серьёзно осмысливала происходящее Сонечка, — Марина, ты дружишь за деньги. Это отвратительно! Ты — просто моральная проститутка! — потом добавляла весело, — Ты — моральная, а я — аморальная. Вот так коллективчик! — хохотала она уже громко и от души.

Не знаю уж, кто из нас прав. Наверное, обе. Обе честно спим с теми, с кем хочется. Просто мне хочется далеко не с каждым.

Урывками наслушавшись таких разговоров, Вредактор не может потом уснуть ночами и жалуется на нас своей тщательно выкрашенной под жёлтого цыпленка жене.

Между прочим, несмотря на разносторонность своей аморальности, Сонечка ни разу, слышите, не разу в жизни не покусилась на меня или там, как это называется, на мою девичью честь. В своё время мне было даже немного обидно. Чем я хуже других? Как-то я даже набралась наглости — подошла и спросила.

— Что ты, Маринка, совсем белены объелась, — по-Голлидэевски захохотала тогда моя Сонечка, — Как ты себе это представляешь? Я тебя что, в кино должна пригласить? Или в туалете за кабинкой зажать, Нинельку отпихнув предварительно? В таких делах страсть надобно. А откуда у нас с тобой страсть, если мы сто лет уже знакомы и всё друг про друга знаем?

…«Так мы идём курить, секретница?» — снова приходит мессага от Карпуши, вырывая меня из воспоминаний и рассуждений. От непроизвольных метаний между реальными событиями и постоянно атакующими мизансценами из прошлого, я совсем потерялась и не могу сосредоточиться. Мне нужно сделать что-то важное. Что?

«Сейчас», — отвечаю Карпуше, — «Сейчас иду».

Вспомнив о рукописи, понимаю, что нужно делать, перезваниваю Гарику.

— Как Анюта? Как Лёва? Как вам коньяк мой вчерашний?

Тут же узнаю, что Анечка идёт на поправку, а Лёва не отходит от неё ни на шаг и спит прямо в её палате.

Вот и славненько. Остаток жизни придётся посвятить восстановлению безвинно убиенной рукописи.

— Слушай, или мы сейчас идём, или я уже тут покурю, — теперь уже вслух кричит Карпуша, — Сколько можно ждать!

Некурящая Нинель настораживается. Она не любит нашу с Карпушей дружбу. Как и всем, она не доверяет мне и ждёт подножек.

— Ну, как хочешь, — Карпуша распахивает окно и прикуривает.

— Прекрати немедленно, сейчас всех нас простудишь! — возмущаюсь я, — Иду я, иду!

На самом деле мне немного жаль Вредактора, поэтому откровенное хамство в отношении него я стараюсь не допускать.