Нюма, Самвел и собачка Точка - Илья Штемлер Страница 32

Заметив Фиру, шофер бодро выскочил со своего места и предупредительно открыл заднюю дверь. Фира садилась в машину медленно, картинно, словно знала, что за ней наблюдают. Наконец раздался тяжелый, сытый хлопок двери, шофер вернулся на свое место, и автомобиль, бесшумно, подобно огромному ластику, стер себя с замызганного тротуара.

— Фирка въехала в политику, — буркнул Нюма и вернулся к столу.

Какое-то время он сидел, уставившись на тарелки с вкуснятиной, на полупустые стаканы с остывшим чаем, на непочатую коробку конфет с фотографией жены Пушкина в белом пышном платье…

— Все они такие, — пробормотал Нюма, чувствуя непривычную тяжесть в пальцах рук и ног…

Глухую тишину комнаты нарушили звуки под столом. Нюма знал, что это Точка. Тем не менее наклонился и приподнял край клеенки. Точка, празднично урча, подбирала кусочки буженины…

— Ты тоже такая же, как и они, — пробормотал Нюма. — Своего не упустишь.

«Оставь, Нюмка, на самом деле, — урчала собачонка, прилежно расправляясь с лакомством. — Все вы хороши!»

Заслышав поступь Самвела, Нюма опустил клеенку и выпрямился.

— Моя Фирка въехала в политику, — проговорил он навстречу Самвелу.

— Ара, знаю. Видел в окне. — Самвел поднял перевернутый стул и сел. — Вы так орали, что я думал сейчас будет труп, клянусь своей спиной!

Подобную клятву Нюма слышал впервые. И промолчал.

— Бери ешь, пей, — Нюма повел подбородком в сторону тарелок. — Хорошо живет наша власть.

— Для этого туда и рвутся, — Самвел ткнул вилкой в ломтик сыра, оглянулся, целясь куда его положить.

— Клади в тарелку Зальцмана. Она чистая, нетронутая, — подсказал Нюма.

— А он мне понравился, тот Зальцман, — проговорил Самвел. — Вошел в комнату, огляделся и сказал сходу: «Четырнадцать с половиной метров». Наверно, Фира предупредила.

— Вряд ли! Обыкновенным вундеркинд.

Самвел задумчиво жевал, подкладывая в тарелку все новые кусочки деликатесной еды.

Нюма хмыкнул. Негромко, словно про себя. Самвел понял, положил вилку и провел языком по губам.

— Получим от Сережки деньги, я тебя тоже угощу, — заверил он.

— Что-то не верится, — мстительно обронил Нюма. — Сколько времени прошло.

— Ара, где Америка, где мы! Соображать надо.

— Кстати, о твоем племяннике… С его подачи мы могли стать родственниками через общего внука.

— Об этом я тоже слышал.

— Ну и слух у тебя, — усмехнулся Нюма.

— Твоей дочке повезло. Какой из Сережки муж?

— Это твоему племяннику повезло.

Самвел засмеялся. Когда он смеялся, то разворачивал назад плечи, а шея, вытягиваясь, сглаживала подбородок…

— Сейчас у тебя типично «кувшинное рыло», — смеялся Нюма.

— Ара, на себя посмотри! «Колобок» знаешь, нет? Посмотри на свое лицо в зеркало. Настоящий «колобок», клянусь твоим здоровьем!

— Ара, своим клянись! — подначил Нюма. — Ладно! Кушай еще. Угощаю, как несостоявшегося родственника.

— Так и быть, — снисходительно произнес Самвел и подобрал ломтик сыра.

Некоторое время они сидели молча, вперив взгляды в пространство комнаты. Так сидят в предчувствии какого-то важного и неприятного откровения…

Ощущение невольной вины, что владело сейчас душой Нюмы, повергало его в смятение. Самвел слышал его разговор с дочерью, — пусть и выразит свое отношение, ведь и его это касается…

— Вчера я ходил в нашу церковь, на Невском, — проговорил Самвел. — Повидал людей. Все говорят о войне с азербайджанцами. Говорят, вот-вот начнется. Молодежь составляет списки, собираются ехать в Ереван, добровольцами.

— Я читал в газете, — Нюма сцепил пальцы замком и положил руки на стол. — Все из-за Нагорного Карабаха… Странно. Столько лет жили мирно…

— Ничего странного. Карабах, считай, армянский анклав на территории Азербайджана. Там четыре пятых населения армяне. А все начальство — азеры. Справедливо?

— Анклав-манклав… — Нюма побарабанил пальцами. — Война, понимаешь… Я знаю, что это такое.

— Не один ты знаешь, — пробурчал Самвел. — А что делать?

— Не воевать. Договариваться.

— Твои еврейцы могут договорится с арабами? — Самвел поднял вверх раскрытые ладони в знак правоты своих слов. — Пока существуют разные религии, люди никогда не договорятся.

— Я же с тобой договариваюсь, — мирно проговорил Нюма. — Хотя ты и живешь на моей территории. Считай, армянский анклав в еврейской квартире. Малый карабахский конфликт.

— Ладно тебе! Не до шуток, — отмахнулся Самвел. — Как я понимаю, наш конфликт скоро разрешится. В отличие от того.

Нюма поднялся с места и подошел к смежной стене, отделяющей комнату соседа. Когда-то на ней висел толстенный ковер, который неплохо приглушал звук. Ковер Роза убрала под предлогом, что он рассадник моли. Нюма подозревал, что ковер мешал подслушивать ей, что делается в комнате дочери. Со временем о ковре забыли, а после ухода Фиры проблема звукоизоляции стала неактуальной. Особенно, если сосед не очень храпел. К сожалению, в последнее время Самвел стал бойчее похрапывать…

— Анклав-манклав, — пробурчал Нюма и постукал по стене костяшками пальцев. — И как ты относишься к нашему конфликту?

— Думаю, твоя дочь права. Нельзя упускать шанс… Что касается меня, доктор сказал: еще три-четыре месяца, потом посмотрим. Пятый год живу здесь, сколько можно… Уеду к родственникам, в Ереван. Или к Сережке, в Калифорнию. Там богатая армянская община. А медицина, сам знаешь…

— Сразу надо было ехать, — буркнул Нюма.

— Ара, глупости говоришь. Как я мог поехать, когда, как бревно, лежал в больнице…

— Сукин сын твой племянник. Мог бы и дождаться тебя, не рвать в эмиграцию. — Нюма знал, что задел самую горькую обиду соседа, но не удержался. — И моя дочь такая же! Как будто ее сырым мясом кормили. Могла бы и поинтересоваться, как я отношусь ко всему. Как я буду жить с чужими людьми в этой квартире!

— Со мной же живешь?

— Ты что, с ума сошел? — Нюма всплеснул руками. — Ты, Самвел, мне как брат, разве не чувствуешь?!

— Ара, не обижайся, матах! — скользящим касанием Самвел чиркнул ладонью одной руки по ладони другой, что выражало особое возбуждение. — В крайнем случае свою комнату сдашь и будешь жить с дочкой…

Нюма привалился спиной к стене, сунул руки в карманы замызганных спортивных штанов и посмотрел исподлобья на соседа. Самвел заронил голову в плечи, уперся руками о сиденье и втянул ноги под стул. С видом искреннего раскаяния. Да, мол, виноват, сморозил чушь, понимаю.

Но не в натуре Самвела испытывать долгое раскаяние. Не его вина, что Бершадские так воспитали дочь, что проживание с ней под одной крышей все одно, как в джунглях, среди диких зверей…