В поисках утраченного - Николас Дикнер Страница 21

Ошеломленный Ноа замирает. Смотрит по сторонам. На этаже никого. Настоящая Сахара, только пустые столы вместо песка. Почему эта девушка решила устроиться именно здесь, а не где-то в другом месте? Ноа неожиданно отмечает появление у себя определенных собственнических территориальных инстинктов, парадоксальное чувство для человека, выросшего в движении со средней скоростью шестьдесят километров в час.

Почему он так привязался к этому столу?

Если бы здесь вдруг оказалась Сара — выпрыгнула бы, как джинн из бутылки, — она просто посоветовала бы ему разделить это пространство с девушкой или собрать свои книжки и колонизировать другой уголок библиотеки. В конце концов, в его распоряжении еще четыре этажа, не считая лестниц и туалетов. Однако Сары здесь нет, и Ноа осторожно подходит к девушке, пытаясь придумать, как бы лучше всего справиться с этой проблемой. Познакомиться? Сбежать? Притвориться, что он ее не замечает? Изобразить раздосадованного интеллектуала? Заявить свои права на эту территорию?

Ноа садится.

Никакой реакции. Стол словно плывет в океане молчания. Ноа ерзает на своем стуле и покашливает. Девушка наконец поднимает глаза, приветствует его легкой улыбкой и немедленно снова углубляется в чтение.

Ладно, успокаивает себя Ноа.

Притворяясь, что сортирует свои бумаги, Ноа изучает новую соседку. У нее длинные черные волосы, чуть миндалевидные глаза, маленькие очочки для чтения. Образцовая студентка. На ее территории разбросаны пухлые тома: «Канадский суверенитет на Крайнем Севере» на французском, «Переселение за Северным полярным кругом» на английском, «Эскимосская культура и международная политика» опять же на французском. Определенно, ни один из посетителей этого этажа совершенно не интересуется морскими змеями.

День проходит не отмеченный никакими событиями. Ноа читает, вернее, Ноа притворяется, что читает, не в силах отвести глаз от оливковых плеч девушки, угловатых запястий, пальцев, неутомимо направляющих ручку справа налево, словно девушка пишет на староитальянском. «Левша!» — радостно думает Ноа.

Где-то перед самым полуднем незнакомка уходит, оставив свои вещи. Ноа следит, как она исчезает за стеллажами, колеблется пару секунд и хватает тетрадку. К его огромному изумлению, все написано по-испански. Ноа не может сдержать улыбку.

Испаноязычная студентка, изучающая Крайний Север в отделе морских наук?

Ну, почему бы и нет?

После этого случая девушка появляется каждое утро с регулярностью астрономического явления. В 8 утра она входит в стеклянные двери библиотеки и садится за компьютер, подключенный к Интернету. Она читает международные новости, уделяя особое внимание Южной Америке и юго-восточному мексиканскому штату Чьяпас и делая записи в маленьком блокноте на пружинках.

В 8.30 она просматривает библиотечный каталог и превращает темы, на которых хочет сосредоточиться в этот день, в библиографические ссылки. Затем она бродит взад-вперед между стеллажами, переходит из одного отдела в другой с быстро растущей грудой книг на руках.

Около 8.45 она входит в отдел V со своими трофеями, сваливает книги на стол, надевает очки, словно водолазный костюм, и погружается в чтение.

Когда через пятнадцать минут появляется Ноа, он видит лишь, если можно так выразиться, бурлящие на поверхности пузырьки. Девушка отрывается от стула, только чтобы поменять книги, размяться или съесть сандвич в подвальном кафетерии.

Этот марафон продолжается до 20.45, когда звенит колокольчик, возвещающий о закрытии библиотеки. Девушка исчезает с поверхности планеты, словно затянутая в бездну, и возвращается в реальный мир на следующее утро с открытием библиотеки.

Промежуток между 9.00 вечера и 8.00 утра — Бермудский треугольник.

Один день сменяет другой. Ноа и девушка все еще сидят за одним большим столом красного дерева. Понемногу границы между их территориями размываются. Их книги перемешиваются, и воцаряется атмосфера безмолвного дружелюбия, сотканная из пауз, шелеста страниц и осторожных взглядов.

Через неделю Ноа считает возможным спросить:

— Так над чем вы работаете?

Девушка отрывается от книги и оглядывается, мигает, как будто делает первый вдох за последние шесть месяцев.

— Переселения в отдаленных регионах Арктики.

Пять акцентов сплетаются в этих пяти словах: надменность буржуазии Каракаса, дифтонгическая речь Монреаля, поспешность Мадрида, гнусавые интонации Нью-Йорка и следы недавнего визита в Чьяпас. Интересно, откуда она?!

— Переселения? — нарочно переспрашивает Ноа, надеясь снова услышать ее неопределимый акцент.

Она медленно потягивается и зевает.

— Название Инукьяк о чем-нибудь вам говорит?

— Это эскимосская деревня на берегу Гудзонова залива, не так ли?

— Вы правы. В 1953 году канадское правительство переселило некоторое количество семей из Инукьяка в две специально созданные деревни: Резольют и Гриз-Фьорд. Около семьдесят пятой параллели. Так далеко на севере, что в декабре солнце уже не восходит.

— Почему их переселили?

— Из-за голода. Во всяком случае, такова официальная причина. В прошлом году корпорация «Макивик» подала жалобу в Королевскую комиссию по аборигенным народам. Они утверждают, что голод был лишь предлогом. Правительство просто хотело укрепить свой суверенитет на Крайнем Севере… В чем дело? Почему вы улыбаетесь?

— Нет-нет, ничего.

— У вас есть свое мнение по этому вопросу?

— Это похоже на депортацию акадийцев, только наоборот.

— У вас забавная точка зрения.

— А вы? Что вы думаете?

— Я считаю эту проблему сложной.

— Что ответила королевская комиссия?

— Вынесла решение в пользу эскимосов, но это абсолютно ничего не значит. Все это дело сильно политизировано. Самые разные королевские комиссии создавались и на юге — отчуждение Мирабель, сокращение снабжения отдаленных регионов, закрытие Шеффервиля… Однако ставки меняются, когда дело доходит до белых.

— В каком смысле меняются?

— Территории традиционного природопользования.

Ноа со скептическим видом складывает руки на груди.

— Минуточку. До появления белых эскимосы перемещались вслед за дичью и в соответствии со сменой времен года. Почти все нынешние деревни постепенно сосредоточились вокруг факторий «Хадсон-Бей компани», то есть до переселения из Инукьяка семьи оставались на одном месте не более двух-трех поколений. Так есть ли смысл говорить о территории традиционного природопользования, если данная территория представляет собой что угодно, но только не это?

— Конечно есть! Территория не измеряется квадратными километрами. Надо брать в расчет предков, последующие поколения, языковые традиции, дороги, проложенные снегоходами, семейные узы, охоту на тюленей и ловлю лосося, лишайники, юридическую борьбу с энергетической компанией «Гидро-Квебек». И превыше всего территория — это проблема идентификации.