Сова по имени Уэсли - Стэйси О'Брайен Страница 13

Приближаясь к дикому зверю, я всегда отвожу глаза и стараюсь лишний раз не смотреть на него, поскольку любое животное всегда в первую очередь будет смотреть именно в глаза, пытаясь понять ваши намерения. Однако прямой взгляд в глаза ручного животного – это, напротив, проявление привязанности. Хомяки часто умываются, сидя на руке у хозяина и глядя ему в глаза, они могут спокойно лежать у него на ладони, нос к носу и глаз к глазу, как бы общаясь таким образом. Даже многие ящерицы, которых я в свое время держала у себя, часто смотрели в глаза мне и друг другу. Кажется, все сколько-нибудь разумные животные, даже рептилии, понимают, что глаза – это окна, сквозь которые можно проникнуть в разум их владельца.

После того случая, когда Уэсли случайно поцарапал меня, мы с ним переехали в спальню в другом конце дома, чтобы обезопасить семью Вэнди. Комната подходила нам идеально: она была достаточно просторной для летных экзерсисов Уэсли, к тому же между ней и остальным домом были аж две двери – первая вела из спальни в ванную и по совместительству прачечную, а вторая – уже к другим жилым помещениям. Таким образом, если бы Уэсли попытался сбежать и выскользнул из спальни, в основную часть дома он все равно не попал бы.

В той комнате Уэсли и оттачивал свое искусство летать. Он прыгал с кровати, пролетал на полной скорости через всю комнату и со всех сил бросался на диван. Он вцеплялся в него когтями и истово махал крыльями, будто бы пытаясь его поднять. Иногда он взмывал обратно в воздух, переворачивался на ходу и атаковал подушки. Периодически он промахивался и вместо этого врезался в картины на стене, хватая их когтями за рамы, и махал крыльями, стуча картинами о стену. Это позволяло ему отрабатывать движения и заодно укрепляло его крылья, поскольку, чтобы не упасть, отцепившись от картины, ему требовалось быстро развернуться в воздухе. Вскоре он уже носился по комнате, огибая углы, как профессиональный гонщик, – поворачиваясь всем корпусом в последний момент и пролетая на волосок от стены.

В этом возрасте Уэсли уже обладал силой полноценного охотника, но вместе с тем простотой и неопытностью новичка. Первый год полетов – это период, пожалуй, наибольшей уязвимости в жизни дикой совы. У нее еще просто недостаточно опыта, чтобы определять, что в жизни опасно, а что – нет. Поэтому я постоянно волновалась за Уэсли, боясь, что он тем или иным образом поранится. Сама природа, однако, помогает молодым совам, наделяя их в этот год более длинными перьями на крыльях и в хвосте, чем те, что вырастут у них позже. Более длинные маховые перья обеспечивают им большую стабильность полета, хоть и за счет маневренности. Именно по такому принципу учат военных пилотов – сперва они летают на самолетах с длинными крыльями, стабильных, но не предназначенных для сколько-нибудь сложных маневров. Затем, когда пилот набирается опыта, его пересаживают на самолеты со все более и более короткими крыльями, и наконец – на крайне маневренные истребители, на которых можно участвовать в перестрелках, разворачивая их в бою одним легким движением кисти. Как ни странно, природа точно таким же образом обучает начинающих сов-пилотов. Я так и не смогла найти ни одной научной работы, в которой сравнивалась бы длина хвостов и крыльев сипух в разные периоды жизни, но личный опыт позволил мне примерно определять это на глаз. Я всегда могла навскидку сказать, год сове или уже больше, по длине перьев на крыльях и в хвосте. Научные работы на эту тему, посвященные соколам, есть, и они подтверждают мои наблюдения.

Одним из самых сложных приемов для Уэсли оказалось как раз зависание в воздухе. Обычно сипухи не зависают на одном месте подолгу, поскольку их это выматывает. Но уметь парить так некоторое время, выслеживая добычу там, где нет возвышенности и некуда временно приземлиться, они обязаны. Также им часто бывает необходимо зависать рядом с гнездом, чтобы покормить мышами своих птенцов. Лучшими «вертолетами» среди хищных птиц я считаю северных луневых ястребов. Зрелище такого выслеживающего добычу охотника, висящего над поляной, ни на дюйм не меняя положения, поистине завораживает. Они, судя по всему, обладают недюжинной выносливостью, а летают весьма элегантно и грациозно. Чтобы зависнуть в воздухе, птица должна махать крыльями более-менее горизонтально, причем это «более-менее» должно быть идеально сбалансировано. Часть крыла держит высоту, то есть двигается в вертикальной плоскости, а часть не дает птице улететь вперед, то есть двигается горизонтально. Принцип, на самом деле, тот же, что и у пловца, зависающего на одном месте в воде: одними движениями рук он как бы отталкивает воду вниз, чтобы оставаться на плаву, а другими – не дает себе двигаться вперед, загребая руками горизонтально.

Зависать в воздухе весьма непросто, так что совы учатся этому навыку довольно долго. Уэсли, к примеру, постоянно либо срывался вперед, либо падал вниз, пытаясь осмыслить весь процесс, сбалансировать движения и добиться моментального ответа мышц крыльев на команды мозга. Чем дольше он оттачивал зависание, тем удивительнее казалось, что бóльшая часть юных птиц осваивает его так быстро.

Мне однажды довелось «полетать» на настоящем боевом полетном симуляторе, и я вполне сносно управлялась с SR‐71 – огромным, довольно неуклюжим самолетом, предназначенным для длинных, стабильных перелетов на экстремальной высоте, близкой к орбите. SR‐71 показал себя во всей красе, проводя разведку во времена холодной войны – он подходил для этого идеально. Так вот, на нем в симуляторе я не разбилась бы, даже, наверное, задавшись такой целью. Однако, «пересев» на маневренный истребитель с короткими крыльями, я очень долго мучилась, просто пытаясь взлететь на нем, не потеряв равновесие и не разбившись прямо на взлетной полосе. Собственно, я так и не смогла его выровнять. Все это в сумме наглядно показывает, какое огромное значение имеет длина крыла.

Хоть Уэсли частенько довольно громко врезался в разную домашнюю утварь, сам его полет был абсолютно бесшумен. Совы – единственные птицы, способные летать, не издавая ни единого звука. В отличие от остальных птиц, у них очень мягкие маховые перья с зазубренными краями, которые гасят звук при полете. Это, во‐первых, позволяет совам не отвлекаться на шорох собственных крыльев, когда они выслеживают жертву. А во‐вторых, благодаря этому они могут подлетать к жертве незамеченными. Перья Уэсли были настолько мягкими, что по-настоящему ощутить их мягкость я могла лишь коснувшись их губами – подушечки моих пальцев были просто-напросто слишком грубы для этого. Даже кончики перьев у сов настолько бархатистые, что внешняя поверхность их крыльев не издает звука в полете. Маховые перья второго порядка, в свою очередь, настолько пушисты, что напоминают скорее пуховые перья. Пером Уэсли можно было абсолютно беззвучно на полной скорости рассечь воздух.

В мире мало вещей, которые способны напугать человека больше, чем внезапное приземление совы ему на голову. Из-за того, что Уэсли летал беззвучно, единственное, что могло выдать его маневр, – это звук при взлете. Дело в том, что он предпочитал отдыхать, сидя или стоя на одной ноге, а перед взлетом опускал вторую. После ряда малоприятных инцидентов с запутыванием в волосах и острыми когтями в непосредственной близости от моего лица я научилась слышать этот негромкий шлепок лапы. Услышав его, я «готовилась к столкновению» и застывала на месте – если уж он собирался сесть мне на голову, то лучше пусть это будет мягкая посадка, а не очередная авария. Уэсли был довольно аккуратен в этом плане, если только не начинал терять равновесие – он ведь понимал, что садится на меня.