Жизнь, прожитая не зря - Игорь Бойков Страница 10

— А милиция чего? Она-то куда смотрит?

— Э-э, Алексей. Сразу видно, что ты здесь недавно, — саркастически протянул Ахмед, как-то незаметно перейдя с ним на «ты».

Вместо ответа, он взял бутылку и налил всем по второй.

— Ну, чтобы всем удачно доехать.

Выпили быстро.

— Ну, сам посуди, Алексей. Там же никакой власти нет, по сути. То есть вроде как есть, но не наша, не советская., — проговорил Сергей.

— Российская уже, — поправил Ахмед и с горечью покачал головой.

— Ну да, российская. Хотя хрен теперь поймёшь, где какая власть. В Чечне, короче, власть теперь дудаевская. Вроде как она независимая, значит. И милиции там тоже нет. У них теперь знаешь как? Кто сильнее, кто с оружием — тот и прав.

— Ну, блин, я понять не могу. Ведь вроде нормально все жили. Одна страна была. Никто никого не боялся, — лейтенант пожал плечами, наморщил лоб и поскрёб затылок жирными после курицы пальцами. — А сейчас — чёрт знает что! Те поотделялись, эти, блин, поотделялись. Чего им надо, как их, чеченцам этим?

— Дудаев пришёл — сказал: свободу дам. Долой коммунистов, долой Россию, — пояснил Ахмед. — Чеченцы русских никогда не любили. Они дольше всех на Кавказе против империи воевали. Просто боялись раньше, при советской власти. Поэтому тихо сидели. А теперь Союз развалился. Анархия кругом, порядка нет никакого. Никого теперь не боятся. Вот и творят, что хотят.

— А что Россия им плохого сделала? Кормили-поили. Построили им там всё, — удивился Алексей.

Вагон тряхнуло на стрелке, и поезд стал заметно сбавлять скорость.

— Чеченцы народ такой, — продолжал Ахмед. — У нас их тоже многие не любят. В тех сёлах, которые рядом с Чечнёй находятся, их все бандитами называют. Они всегда на соседей нападали, скот угоняли, людей воровали. До того доходило, что женщины детей своих чеченцами пугали. В войну они Гитлеру белого коня готовили, бандитствовали, грабили в тылу. Сталин их тогда всех выселил в Казахстан — они испугались. Поэтому когда им назад разрешили возвращаться, то тихо всё было, спокойно. А сейчас им никого бояться — страна развалилась. Я же говорю: бардак кругом. Здесь бардак, в Москве бардак, по всей стране бардак. От этого всё и пошло.

— Ну, бардак. Хорошо. Но ведь другие-то нормально живут. Никого не трогают.

— Так то другие. Чеченцы не такие как все. Работать они не любят, да и не хотят особо, — подхватил Сергей. — И из колхозов сачковали — всё шабашниками по всему Союзу ездили. У нас, в Дагестане все в них работали, а эти — нет.

Лейтенант озадаченно склонил голову на бок, коснулся пальцами подбородка.

— В Чечне такое сейчас творится! — продолжал Сергей. — Ко мне недавно знакомый из Грозного приезжал. Понарассказывал — жуть! Волосы дыбом встают. У русских дома отнимают, квартиры отнимают. Приходят с автоматами в дом и говорят: убирайтесь, мы теперь здесь хозяева, жить тут вместо вас будем. Убивают многих. Там сейчас, конечно, у всех жизнь трудная, но русским хуже всех.

— Да ладно! А чего тогда про это не пишут нигде? Только слухи одни, — недоверчиво протянул лейтенант, косясь на недопитую бутылку.

— Так ты же газет не читаешь, — сощурился Ахмед.

— Блин, ну если б писали, то уж всяко бы знал, — обиделся лейтенант. — У нас вон замполит. То есть, тьфу ты, по воспитательной — как его теперь называют — он читает. И вообще, грамотный мужик. Он бы сказал.

— Это большая политика всё, — глубокомысленно изрёк Ахмед, подняв вверх жирно поблёскивающий палец. — Значит, это кому-то в Москве выгодно. Если б захотели, то быстро бы порядок навели. При Сталине, вон, за несколько дней всех их выслали. Чеченцы не сопротивлялись. Поняли, что с Иосифом Виссарионычем шутки плохи. А Ельцин армию оттуда год назад вывел. Дудаеву, говорят, всё оружие оставили. В Москве делают вид, что ничего не происходит. Какое им дело до Чечни? Сейчас только все хапают, хапают… Приватизация, — он сокрушённо покачал головой и выругался сквозь зубы.

— Да-а-а, блин. Вас послушаешь, так, вообще, будто в другой мир попадаешь, — Алексей опёрся локтями о стол, подпёр кулаком подбородок. — Не, я всегда чувствовал, что что-то не то у нас творится.

Он посмотрел сначала на Ахмеда, затем на Сергея и недоумённо мотнул головой:

— Вообще, блин, фигня какая-то.

Ему не ответили. Разговор угас на время.

— Ну, давайте допьём, что ли, — тихо выдохнул, наконец, Сергей и разлил остатки водки.

Выпили молча. Ахмед глухо засопел, прикрыл глаза и откинулся к стенке. Из соседнего купе, из-за стенки слышался приглушённо нерусский говор, смех.

За окном замелькали редкие огни. Поезд совсем сбросил ход и тащился теперь еле-еле, вагоны глухо поскрипывали и плавно покачивались из стороны в сторону. Из темноты неясно выступали силуэты невысоких, приземистых строений, будки обходчиков, телеграфные столбы. Моросил мелкий осенний дождь, и соседняя колея, отполированная колёсами тысяч составов, тускло поблёскивала.

— Подъезжаем, — объявил Сергей, внимательно посмотрев в окно.

Лейтенант и Ахмед промолчали.

— Здесь полчаса будем стоять. После этого ещё в Наурской остановка — и всё, Чечню проскочим, — Сергей боязливо поёжился и накинул куртку на плечи. — Хорошо хоть через Грозный теперь не ездим. А вообще, были бы деньги — полетел бы на самолёте.

Поезд подползал к перрону. Алексей прильнул к окну и, напрягая зрение, с интересом всматривался в мрачные, расплывающиеся во мгле очертания чеченского города.

Служа в Дагестане, он открыл новый и доселе неизвестный для себя мир. Все эти смуглые, горбоносые, с гортанными голосами горцы разительно отличались от жителей его родного русского севера. Казались гораздо бодрее, живее его земляков: суетились, работали, торговали, смеялись. И, вместе с тем, в них угадывалась расчётливость, скрытность. Они с интересом расспрашивали его о России и русской жизни, о том, можно ли там пристроиться на работу, как и где проще получить прописку. Горделиво рассказывали о древних горных сёлах и об обычаях предков, хвалились целомудрием своих женщин. Но при этом любили травить похабные анекдоты и громко гоготать над ними.

Буйнакские жители в массе не выказывали к нему неприязни. Но попадались и те, которые, завидев русского офицера в форме, зыркали по-волчьи, исподлобья, грозили кулаками, злобно рыча вслед.

Алексей, не видевший почти ничего, кроме родного Архангельска и опостылевших за пять лет стен училища, с трудом представлял куда попал. Всё окружающее казалось диким, чуждым, совсем нерусским. И только мотострелковая бригада, расквартированная в Буйнакске, была для него островком России — привычной и родной. О том, что происходит вокруг, он не особенно задумывался. Смотрел, примечал, запоминал — и только.

Сейчас, всматриваясь в осеннюю муть за окном, Алексей с хмельным упрямством вдруг решил, что обязательно выйдет на станции, пошатается по перрону, заглянет в здание вокзала, в какой-нибудь ларёк. Выйдет лишь для того, чтобы глянуть осоловевшими дурными глазами на город, на этих странных, непонятных ему людей, которых все так боялись.