Элеанор Олифант в полном порядке - Гейл Ханимен

Когда окружающие – например, водители такси или дантисты – спрашивают меня, чем я зарабатываю на жизнь, я отвечаю, что работаю в офисе. За девять лет никто еще не поинтересовался, в каком именно – или в чем конкретно заключается моя работа. Я не могу понять: то ли я для них выгляжу как типичный офисный сотрудник, то ли, услышав фразу «работаю в офисе», они додумывают все остальное: кто-то размножает документ на ксероксе, кто-то стучит по клавиатуре. Я не жалуюсь. Я довольна, что мне не нужно пускаться в захватывающие хитросплетения объяснений, приемлемых для них. Когда я только начала работать в этом месте, в ответ на расспросы я говорила, что работаю в компании, занимающейся графическим дизайном. Но тогда меня принимали за творческую личность. Было немного утомительно смотреть, как вытягивались лица собеседников, когда я объясняла, что выполняю лишь второстепенные функции и никогда не пользуюсь ни остро заточенными карандашами, ни крутым программным обеспечением.

Сейчас мне почти тридцать, я работаю здесь с двадцати одного года. Боб, владелец фирмы, взял меня вскоре после ее открытия. Думаю, из жалости. Я получила диплом по классической филологии, у меня не было опыта работы, а на собеседование я явилась с синяком под глазом, парой выбитых зубов и сломанной рукой. Вполне возможно, Боб уже тогда предвидел, что я всегда буду довольствоваться плохо оплачиваемой должностью, никогда не претендуя ни на что большее и не доставляя ему хлопот по поиску замены. Возможно, он смог предугадать, что я никогда не возьму отпуск, чтобы провести медовый месяц, и не уйду в декрет. Не знаю.

У нас в офисе определенно двухуровневая система: творческие личности – кинозвезды, все остальные – массовка. Чтобы сказать, кто к какой категории относится, достаточно одного взгляда. На самом деле, в значительной степени это определяется зарплатой. Операционному отделу платят жалкие гроши, поэтому мы не можем позволить себе ни модных стрижек, ни задротских очков. Одежда, музыка, гаджеты – наши дизайнеры до жути хотят, чтобы их считали свободомыслящими уникумами с неповторимыми идеями, но при этом все они строго придерживаются одного стиля. Меня графический дизайн не интересует. Я занята в финансовом секторе и могла бы выписать счет-фактуру на что угодно: оружие, флунитразепам или кокосы.

С понедельника по пятницу я приезжаю на работу в половине девятого утра. Час трачу на ланч. Раньше я сама делала себе сэндвичи, но у меня дома продукты всегда портились до того, как я успевала их доесть, поэтому сейчас я беру что-нибудь на главной улице. В пятницу, в ознаменование удачного завершения рабочей недели, в обед я всегда устраиваю поход в «Маркс и Спенсер». Потом усаживаюсь в комнате отдыха с сэндвичем в руке, прочитываю газету от корки до корки и принимаюсь за кроссворды. Я покупаю «Дэйли Телеграф» – не потому, что она мне так уж нравится, а потому что в ней они лучше всего. Ни с кем не разговариваю: пока я успеваю купить бизнес-ланч, дочитать газету и разгадать оба кроссворда, перерыв подходит к концу. Я возвращаюсь за свой стол и работаю до половины шестого. Поездка домой на автобусе занимает полчаса.

Слушая «Арчеров» ^[1], готовлю ужин и съедаю его. Обычно это спагетти с соусом песто и салат – одна сковородка и одна тарелка. Мое детство было наполнено кулинарными противоречиями: в течение многих лет меня кормили то выловленными вручную морскими гребешками, то полуфабрикатом из трески.

После долгих размышлений о политических и социологических аспектах питания, я пришла к выводу, что еда меня совершенно не интересует. Я отдаю предпочтение дешевому корму, который можно легко и быстро добыть и приготовить, при этом обеспечивая организм всеми необходимыми для поддержания жизни нутриентами.

Вымыв посуду, я читаю книгу или смотрю телевизор, если там показывают какую-то передачу, которую в этот день порекомендовал «Телеграф». Обычно (ладно, всегда) разговариваю с мамочкой вечером по средам в течение пятнадцати минут или около того. Ближе к десяти ложусь в постель, полчаса читаю и выключаю свет. Засыпаю, как правило, без проблем.

По пятницам после работы я не сразу иду на автобусную остановку, а сначала направляюсь в супермаркет «Теско» за углом и покупаю пиццу «Маргарита», немного «Кьянти» и две большие бутылки водки «Глен’з». Когда прихожу домой, съедаю пиццу и выпиваю вино. Потом добавляю немного водки. В пятницу мне много не надо, лишь каких-то пару глотков. Обычно в три часа ночи я просыпаюсь на диване и бреду в кровать. Оставшуюся водку выпиваю в течение выходных, растягивая на два дня так, чтобы не быть ни пьяной, ни трезвой. Время до понедельника тянется долго.

По телефону мне звонят редко – от его звука я подпрыгиваю, – чаще всего только для того, чтобы поинтересоваться, не всучили ли мне по ошибке страховку по выплате кредитов. Я шепчу им: «Я знаю, где вы живете», – и очень, очень аккуратно кладу трубку. Если не считать всякого рода работников, в последний год в моей квартире не было никого – я очень неохотно пускаю других представителей рода человеческого на порог, разве что им нужно снять показания счетчика. Думаете, так быть не может, да? И все же это правда. Я же ведь существую, не так ли? Хотя порой мне действительно кажется, будто меня нет, будто я лишь плод собственного воображения. Временами связь с землей ощущается настолько слабо, что нити, соединяющие меня с этой планетой, становятся тонкими, как паутина. Мощный порыв ветра мог бы сорвать меня, я взмыла бы в воздух и улетела, словно былинка одуванчика.

С понедельника по пятницу эти узы немного крепчают. В офис без конца звонят клиенты, чтобы обсудить очередной кредитный лимит, и присылают электронные письма с подробностями контрактов и смет. Если я не приду, коллеги – Джейни, Лоретта, Бернадетта и Билли – сразу это заметят. Через несколько дней (я часто задавалась вопросом, через сколько именно) они забеспокоятся, почему я не позвонила и не сообщила, что заболела (это на меня непохоже), а потом откопают в базе данных сотрудников мой домашний адрес. Думаю, в конечном итоге они обратятся в полицию, правда? И что же, полицейские выломают входную дверь? Обнаружат меня и прикроют лица, задыхаясь от вони? В офисе это даст пищу для разговоров. Они меня ненавидят, но моей смерти все же не желают. Я, по крайней мере, думаю так.