Девушки сирени - Марта Холл Келли

Если бы я знала, что мне предстоит встреча с мужчиной, который подействует на меня, как удар костяного фарфора по терракоте, я бы поспала подольше. Но вместо этого я с утра пораньше вытащила из постели нашего флориста мистера Ситвелла и заставила его сделать бутоньерку – мой первый консульский гала-прием должен был пройти по всем правилам подобных церемоний.

На Пятой авеню я нырнула в толпу. Мимо меня проталкивались мужчины в серых фетровых шляпах, с подборками утренних газет с безобидными заголовками на первых полосах. В тот день на востоке царили тишь да гладь и ничто не предвещало перемен. Единственным зловещим знаком со стороны Европы был долетавший с Ист-ривер запах стоячей воды.

На подходе к нашему зданию на углу Пятой авеню и Сорок девятой улицы я почувствовала, что за мной из окна наверху наблюдает Рожер. Он увольнял людей и за меньшие провинности, чем опоздание на двадцать минут, а в единственный день в году, когда элита Нью-Йорка открывает свои кошельки и разыгрывает любовь к Франции, не до какой-то жалкой бутоньерки.

В лучах утреннего солнца засверкали выгравированные на угловом камне буквы: «LA MAISON FRANCAIS». Френч-билдинг, французское консульство, стояло бок о бок с Бритиш-Эмпайр-билдинг фасадом на Пятую авеню и было частью Рокфеллер-центра, нового комплекса Рокфеллера-младшего из известняка и гранита. В то время там располагалось много иностранных консульств, это было такое рагу международной дипломатии.

– Проходим до конца и поворачиваемся лицом к выходу, – сказал Кадди, наш лифтер.

Мистер Рокфеллер тщательно отбирал кадры на эту должность, манеры и внешность имели большое значение. Кадди был суров на вид, и, хотя в волосах у него уже появилась седина, комплекция не соответствовала возрасту.

– Сегодня у вас людно, мисс Ферридэй, – добавил Кадди, не отрывая взгляда от светящихся цифр над дверью. – Пиа сказала, пришли два корабля.

– Превосходно.

Кадди стряхнул невидимую пылинку с рукава синего форменного пиджака.

– Еще один долгий вечер?

Для самого быстрого лифта в мире наш поднимался целую вечность.

– Сегодня к пяти закончу. Вечером – гала-прием.

Я любила свою работу. Бабушка Вулси ухаживала за раненными в битве при Геттисберге и стала родоначальницей нашей семейной традиции. Правда, моя волонтерская деятельность по организации помощи семьям при консульстве Франции не являлась работой в буквальном смысле этого слова. Любовь к Франции и всему, что с ней связано, была у меня в крови. Да, мой отец был наполовину ирландцем, но сердце его принадлежало Франции. Плюс мама унаследовала квартиру в Париже, где мы проводили каждый август, так что я чувствовала себя там как дома.

Лифт остановился. Через двери доносился нарастающий гул голосов – меня даже в дрожь бросило.

– Третий этаж, – объявил Кадди. – Консульство Франции. Будьте внимательны…

Двери открылись, и шум снаружи заглушил учтивые слова лифтера. Холл перед нашей приемной был забит до отказа – ступить некуда. В то утро в нью-йоркскую гавань прибыли два океанских лайнера «Иль-де-Франс» и «Нормандия», оба с состоятельными пассажирами на борту, которые бежали от неопределенности во Франции. Как только подали сигнал, разрешающий сходить на берег, пассажиры первого класса устремились в консульство улаживать проблемы с визами и другие малоприятные вопросы.

Я протиснулась мимо нескольких леди, одетых по последней парижской моде. Они о чем-то болтали в облаке «Арпеджио», и капельки морской воды еще блестели в их волосах. Такого рода публика привыкла иметь неподалеку официантов с хрустальными пепельницами и бокалами с шампанским. Посыльные с «Нормандии» в ярко-красных пиджаках и посыльные с «Иль-де-Франс» в черных наступали друг другу на пятки. Я вклинилась в толпу и начала пробиваться к столу секретаря в конце комнаты. Мой платок из шифона зацепился за застежку жемчугов одной из прелестниц. Пока я его высвобождала, зазвонил и остался без ответа телефон внутренней связи.

Рожер.

Я снова ринулась вперед и почувствовала, как кто-то похлопал меня по заду. Оглянувшись и увидев ослепительную улыбку какого-то мичмана, я бросила:

– Gardons nos mains pour nous-mêmes ^[1].

Парень в ответ поднял руку над головой и тряхнул ключами от своей каюты на «Нормандии». Ну хоть молодой, обычно мне оказывали знаки внимания кавалеры «за шестьдесят».

Наконец я добралась до стола нашего секретаря. Она была на месте – печатала, не поднимая головы.

– Bonjour, Пиа.

Кузен Рожера, парень лет восемнадцати с темными миндалевидными глазами, сидел на столе Пиа, закинув ногу на ногу. В одной руке он держал сигарету, а другой перебирал шоколадные конфеты в коробке (излюбленный завтрак Пиа). Мой бокс с «входящими» уже был забит папками.

– Vraiment? ^[2] И что же в нем доброго? – отозвалась она, так и не подняв головы.

Пиа была больше чем секретарь. Мы все совмещали обязанности. Пиа регистрировала новых клиентов и заводила на каждого папку, печатала обширную корреспонденцию Рожера и расшифровывала ежедневные потоки «морзянки», которые были живительной кровью нашего офиса.

– А почему здесь так душно? – удивилась я. – Пиа, телефон звонит.

Пиа подцепила из коробки конфету.

– Он постоянно звонит.

Кавалеры тянулись к Пиа так, будто она испускала волны, которые могли уловить только мужчины. Девушка, безусловно, была привлекательна от природы, но я подозревала, что значительная часть ее популярности обеспечивалась обтягивающими свитерами.

– Пиа, не могла бы ты сегодня взять несколько из моих дел? – спросила я.

– Рожер говорит, что я не должна вставать с этого стула. – Она выдавила наманикюренным большим пальцем земляничный крем из шоколадной оболочки конфеты. – А еще он хочет видеть тебя прямо сейчас. Но я тут подумала о женщине, которая проспала всю ночь в холле. – Пиа помахала передо мной половиной стодолларовой купюры. – И вон тот толстяк с собачками сказал, что, если примешь его первым, он отдаст тебе вторую половинку.

Пиа кивнула в сторону упитанной пожилой пары, которая сидела возле моего кабинета. Каждый держал по две таксы в серых намордниках. Как и Пиа, я тоже работала по разным направлениям: потребности французских семей, которые здесь, в Нью-Йорке, переживали трудные времена; руководство моим Фондом французских семей; и благотворительность – отправка посылок сиротам за океан. Я совсем недавно ушла из многолетнего бродвейского проекта, последний пункт моих обязанностей в сравнении с ним – сущие пустяки. Кофры разбирать куда сложнее.