Песни созвездия Гончих Псов - Иван Охлобыстин

Утро, стыдливое, но целеустремленное, как судебный пристав, вырвалось из-за бескрайнего сибирского горизонта, пронзило прохладными лучами вековые чащобы, сверкнуло радугой на влажных от росы обрывках колючей проволоки, свисающих с покосившихся столбиков забора, некогда надежно ограждавшего территорию леспромхоза от губительных прелестей развитого капитализма. Встрепенулись жилистые усть-куломские петухи, сладострастно зевнули складские сторожевые псы, бытийно хрякнул в сарае боров Индустрий. Вслед за ними проснулся и весь Усть-Куломск.

Ровно в 9.00 вздрогнул на столбе у колодца громкоговоритель хриплым голосом зарубежной исполнительницы музыки соул.

На пороге второго от пруда дома появился начальник планового отдела леспромхоза – Валериан Павлович Рюриков. Он близоруко всмотрелся в стайку галдящих у крыльца воробьев и сказал: «Писю вам, гули, а не хлебушка».

Выразив таким образом свое отношение к дикой неорганизованной природе, Валериан Павлович направился в сторону поселкового клуба. У колодца на перекрестке к нему присоединился бригадир дорожников Прокопенчук.

– Здоровеньки булы, Валериан Павлович! – поприветствовал он начальника планового отдела.

– Гуд монинг, Прокопенчук, – ответил тот и поинтересовался: – Что, я слышал, вместо Штиля Лукова поставят?

– Брехня, – ответил Прокопенчук.

– Это хорошо, что совсем брехня, – кивнул Рюриков. – Помните, как он на элеваторе чуть в зерне не утонул?

– А как же! Это я его багром доставал, – напомнил бригадир. – А как в столярном клее ноги грел? «Болгаркой» полночи выпиливали. Очень жалко Штиля отпускать.

– Что поделаешь? – вздохнул начальник планового отдела. – Это же он меня на начальника планового рекомендовал, но отработал свое Иоганн Иоганнович. По здоровью уходит. Официально справку получил. В Эстонии хутор поставит, корову купит и заживет по-немецки.

– Да, немцы жить умеют, – согласился Прокопенчук и взглянул на часы. – Восемь уже. Надо Штиля до девяти проводить. Иначе магазин откроют.

– Стратегически мыслишь, Прокопенчук, – согласился Рюриков. – Не помню уже – ты за что сидел?

– Так оправдали меня, Валериан Павлович, – уклонившись от прямого ответа, напомнил бригадир.

– Оправдали?! – усмехнулся начальник планового отдела, но видя смущение бригадира, сменил тему: – Как там твои цветы, Микола?

– Четыре луковицы принялись, две японские, одна крымская и одна испанская, – гордо отрапортовал тот.

– И охота тебе ползарплаты на импортную траву угрохивать?! Тебе же агроном сказал, что они в сибирских условиях не приживутся. Юг нужен, – пожал плечами Валериан Павлович.

– Че он понимает, агроном?! – возмутился Прокопенчук. – У него батько рекетир был.

– При чем тут его отец? Агроном свой в астрале, – возразил начальник планового отдела. – И человек он хороший.

– Очень хороший, – мечтательно улыбнувшись, согласился бригадир, но добавил: – Все равно: будут розы! Я название сорта придумал: «Куломская звезда».

– Хорошее название, – поддержал Рюриков.

* * *

У клуба их ждала наиболее сознательная часть коллектива: бригада дорожников Прокопенчука, бригада молдаван во главе с Жорой, секретарша Любочка, главный бухгалтер Ефим Раппопорт, шофер Санька Манукян и, соответственно, сам виновник торжества Штиль. Иоганн Иоганнович держал в правой руке потрепанный чемодан.

– И все имущество? – кивнув на чемодан, полюбопытствовал начальник планового отдела у Штиля.

– Остальное на карточке, – честно признался он, но тут же поспешил уточнить: – Замки и петли на чемодане железные. Много ли старику надо?!

– Ах, да я вас умоляю, Иоганн Иоганнович! – искренне возмутился Раппопорт. – Какой вы старик?! Вам жить да жить!

– Вот он и собирается, – неумело вставил Жора.

– Господин Штиль, – обратился к отъезжающему начальник планового отдела, – пройдемте в клуб. Для официального прощания. А то скоро автобус придет.

Иоганн Иоганнович устало кивнул и последовал к входным дверям цитадели усть-куломской культуры. Вслед за ним потянулись его бывшие подчиненные.

Собрание открыл Рюриков. Выйдя на сцену и откашлявшись, начальник планового отдела обратился к собравшимся:

– Вам ли, господа трудящиеся, напоминать о заслугах господина Штиля?! Именно под его руководством наш леспромхоз девять лет держал первенство района по заготовке леса. Каждый квартал мы выходили с перевыполнением. Зажили, не постесняюсь сказать, как полагается. Но всему приходит конец. Мы – люди, господа, и силы наши ограничены природой и Уголовным кодексом. Устал наш дорогой председатель. Сильно устал. Пора ему отдохнуть. Тяжело нам будет без него, но иначе никак. В добрый путь! А теперь слово предоставляется господину Штилю.

Иоганн Иоганнович поднялся с места, взглянул на собравшихся, помолчал и наконец произнес:

– Крышу на складе пора перекрыть. Скоро посыплется. Все.

В наступившей тишине звонко всхлипнула секретарша Любочка. Ее незапланированное рыдание спровоцировало овацию. По завершении оной слово опять взял Рюриков.

– Да, господа, наши чувства словами не выразишь, – подытожил он. – Но и слов из песни не выкинешь. Так и идем «с песней по жизни».

Произнеся идеологически зрелую бессмыслицу, Валериан Павлович призывно взмахнул рукой, обращая взоры присутствующих к занавесу.

На сцену вышел упитанный скаут с двуручной пилой и смычком. Устроившись поудобнее на заблаговременно выставленном стуле, скаут поставил пилу перед собой на одну ручку и принялся елозить по зубчатому полотну смычком. «Ах, мой милый Августин, Августин, Августин! Ах, мой милый Августин! Все прошло, все!» – понеслось к гипсовой лепнине на потолке клуба.

Спустя двадцать минут заляпанный весенней грязью «пазик» увез Иоганна Иоганновича навстречу новой жизни. А провожавшие его долго смотрели вслед непревзойденному по проходимости шедевру отечественного автопрома, напоминающему сзади писающую девочку. Было во всем этом что-то очень трогательное, а потому немного неприличное. Первым это понял и выразил за всех Прокопенчук.

– Отарбайтился хер Штиль, айда мужики дальше с елками сношаться! – горько пробурчал он и отвесил стоящему рядом щербатому вальщику звонкий подзатыльник.

Отъехав на приличное расстояние от леспромхоза, Штиль остановил машину, вышел на дорогу, огляделся вокруг, вздохнул полной грудью и внятно произнес: «Красота-то какая!»