Бегал заяц по болоту… - Валерий Петков

Офис опустел. Сергей маялся у компьютера, глаза болели от серебристого песка, сыпавшегося с экрана монитора. Он незряче смотрел в экран, вновь открывал новостные сайты, чтобы тотчас же их закрыть. Знал, что в такой ситуации ругаться с Виталием бесполезно.

Сергей злился и ждал, когда же они всё-таки поедут в унылый спальный район, в ветхую бабушкину однушку, доставшуюся по наследству бывшему сотруднику, а теперь сдаваемую им по очень умеренной цене.

Сергея подташнивало. Мозг шкварчал на раскалённой, пустой сковородке голода в последней, невыносимой стадии, когда уже ни о чём не думается, даже и о еде. Раздражение нарастает, бесполезный желудок доедает себя, а разумные доводы подменяются эмоциями. Хочется лишь одного – поскорее убежать из этого места, пусть и в чужую квартиру, ночлежку в многоэтажном бетонном бараке, наскоро съесть горячую еду, не особенно заботясь о том, какая она, лишь бы поскорее была перед ним тарелка с дымящимся варевом.

– Консервированные мозги! – подумал он. – Нет! Мозги в желудочном соке! И пока желудок не даст команду мозгам – думай, они этого делать не будут! После еды оживут, команды пойдут к рукам, ногам, те станут тёплыми, задвигаются.

Какие-то мечты могут появиться, простые от сытости, вроде бы ты сам этого хочешь. Так этим залюбуешься и не заметишь, что совсем не то делаешь. И вдруг увидишь перед собой – получилось такое неказистое изделие, «разбитое корыто». Почему всегда изображают золотую рыбку размером с ладошку? Из-за стоимости золота? Ну вот – старик у Хемингуэя поймал огромного марлина, и что? Едва не погиб. Емеля со щукой. Так ли важен размер того, кто дарит чудо! Важен масштаб, то есть начинка самого чуда! Хотя вот премудрый пескарь был мелким, но изворотливым. Однако не спасла его сверхосторожность. Словили и сожрали. Удача! Н-да-а!

Зажарить бы сейчас щуку, чтобы кончики плавников хрустели на зубах, отдавали аромат натуральной, речной свежести. Сварить уху из пескарей. А на что гожа золотая рыбка? Её и не представить на раскалённой сковородке.

Мелкие, сорные мысли, но правильные в своей бытовой, приземлённой неоспоримости и вызывающие дополнительное раздражение новым витком возврата к еде.

Напоминать Виталию Петровичу о том, что пора трогаться, было рискованно: могло закончиться криками. Раздражение внутри от этой бессмыслицы усиливалось, копилось фиолетовым нарывом, готовым прорваться скандальным выбросом по самому пустяковому поводу. От безобидной фразы, сказанной даже шепотком. Но более всего удивляло неприятие Виталием еды в рабочее время.

Он оправдывался боязнью тотчас уснуть.

– С ума сойти! Как хочется есть, – подумал Сергей и пошёл на кухоньку. Выпил из кулера воды. – Хоть чего-нибудь! Хоть луковицу куснуть, выменянную за обрезки цветной бумаги Папой Карло, теряя сознание, зубы вонзить в неё, как Буратино! И брызги кусачего сока, слёзы из глаз, временный обман желудка, себя, но хоть краткое, на миг облегчение.

Он посмотрел с ненавистью на кружки, чай в пакетиках, молотый кофе в здоровенной фирменной банке, ощутил горечь и сухость во рту.

Потом от нечего делать выдвинул из-под стола напольные весы – любимую забаву секретаря Марины. Глянул под ноги.

Красная стрелка не шелохнулась, осталась на ноле. Ужасная мысль посетила воспалённый, идущий вразнос мозг. Он слез с весов, наклонился, обнаружил сбоку кнопку включения. Разозлился на себя, поставил весы на место.

Долго пил воду, досадуя, что налил кружку доверху, но и в раковину выливать не стал.

Цедил безвкусную сквозь зубы и тотчас пожалел о том, что заполняет пустоту желудка пресной водой.

Тошнота стала явственней. В желудке громко ворчала, переливаясь, вода. Он прикрыл глаза, представил, как она скользит по извивам кишечника. Мгновенно ощутил спазм, подкативший к горлу, проглотил его с усилием, вспотел и подумал:

– Мозг посылает мне отчаянные сигналы, будоражит, пытается мобилизовать. Даже не мозг, а жалкие проценты мозга, в лучшем случае то, что освоено от килограммов серой массы и хоть как-то работает. А остальные? Ладно бы ему не хватало этих килограммов, и от недостатка серого вещества сходил бы с ума! Всё зависит от того, что в мозгах, а не от их количестве, – подумал, – от того объема который заполнен. А что с третьим глазом? Его куда «пристроить»? В левое полушарие или правое? Или точно по центру! Два глаза, чтобы лучше видеть, а третий, чтобы лучше слышать!

Вернулся к своему столу. Через приоткрытую дверь увидел Виталия. Тот мрачно хмурился на дисплей, следил, как наливаются красным цветом извивы кольцевой от Юго-Запада до Юга, противным пузырём, тяжелеющим к низу, ждал хоть небольшого просвета, молча курил, давился дымной горечью тонкой пахитоски-зубочистки. Под столом вздыхала овчарка Пальма – прикрыла глаза, положила красивую морду на вытянутые изящные лапы.

Шибануло в нос резким запахом настоявшейся псины, кислятиной табачного дыма. Сергей физически ощутил его давящую плотность, невольно придержал дыхание.

– Пора ехать, Виталий Петрович, – не выдержал Сергей.

Самого гендиректора из-за высокого бюро видно не было. Лишь макушка лохматой головы, да светился голубоватым мерцанием, в сумерках экран компьютера.

И река на большой фотографии за его спиной – зажатая в узкой горловине между коричневых валунов, чёрных в тени нависающих скал зажатая в узкой горловине между коричневых огромных валунов, черных в тени нависающих скал – на большой фотографии за его спиной, сверкала настоящей водой, искрилась белой пеной, бесновалась неукротимо. Порог шестой категории, по которому сплавлялась, вжавшись в настилы, перехватив вёсла наперевес, отважная четвёрка спортсменов. И крайним слева был молодой тогда ещё Виталий. Но все были в касках, спасательных ярких жилетах, крохотные на фоне белого безумия яростной воды, и узнать его было невозможно.

Алтайские пороги. Фотография откуда-то с верхней, немыслимой для человека точки: скалы? гнезда? – выхваченный точным, орлиным прицелом мгновенный блиц. Грубая, непридуманная россыпь пойманных деталей перехватывала дух реальной опасностью. Виднелась река с высоты, где можно лишь летать, имея крылья, и от этого жутко, страх сбивает, останавливает дыхание, будто обычный вздох покачнёт тело, такое неустойчивое в тугих потоках воздуха. Высоко, и вполне реально рухнуть вниз, успев защититься лишь последним криком, безумным и бесполезным, перед тем как ударится тело о камни, исковерканное твердью. Это предощущение заставляет оцепенеть, и тотчас отгоняешь саму мысль, убеждая себя в нереальности происходящего.