Война и мир в твиттере - Эмма Лорд

Если уж на то пошло, из духовки едва-едва начинал валить дым, когда сработала пожарная сигнализация.

– У нас квартира горит?

Я опустила крышку ноутбука, где как раз было открыто окно скайпа, по которому я разговаривала со своей старшей сестрой Пейдж, которая учится в Пенсильванском университете. Вторая половина экрана была занята моим сочинением по роману «Большие надежды», и я его переписывала столько раз, что Диккенс, наверное, в гробу перевернулся.

– Нет, – пробубнила я, направляясь через кухню к духовке, – всего лишь моя жизнь.

Я открыла духовку, и из нее тут же вылетел огромный клуб дыма, открывая обзор на значительно почерневший монстроторт.

– Полный отстой.

Я вытащила стремянку из чулана, чтобы вырубить сигнализацию, затем открыла окна. Наша квартира находится на двадцать шестом этаже, и из окон открывается вид на Верхний Ист-Сайд – на множество небоскребов, окна в которых горят даже тогда, когда нормальные люди должны спать. Я на секунду зависла, любуясь этой картиной, потому что до сих пор не привыкла к ней, хотя живу здесь уже четыре года.

– Пеппер?

Точно. Пейдж. Я снова открыла ноутбук.

– Все под контролем, – сказала я, показывая большой палец.

Сестра скептически приподняла бровь. Я же решила обмазать наш монстроторт маслом, отчего Пейдж поморщилась.

– Что ж, если решишь вызвать пожарных, поставь ноутбук повыше, чтобы я могла увидеть, как горячие мужчины в форме вламываются в квартиру. – Глаза Пейдж метнулись по экрану ее ноутбука: наверняка посмотрела на незаконченный пост для кулинарного блога, который мы с ней вместе ведем. – Я так понимаю, сегодня у нас нет фотографий для поста, верно?

– У меня остались заготовки для торта – я попробую еще раз, как только они немного оттают. Скину фотографии позже.

– Ладно. И сколько монстротортов ты успела сделать? Мама еще не вернулась домой?

Я избегала смотреть ей в глаза, сконцентрировавшись на кусках теста, которые доставала из холодильника. Пейдж почти не спрашивала про маму в последнее время, поэтому мне надо было предельно осторожно подбирать слова.

– Она должна вернуться через пару дней. – Затем, не сумев сдержать себя, я добавила: – Ты могла бы приехать домой, если хочешь. В эти выходные мы почти ничем не заняты.

Пейдж наморщила нос.

– Я пас.

Я прикусила щеку изнутри. Пейдж всегда упрямится, когда я пытаюсь наладить отношения между ней и мамой, поэтому все мои усилия обычно идут коту под хвост.

– Но ты можешь приехать ко мне в Пенсильванию, – добавила она.

Идея была невероятно заманчивой, однако на мне висел якорь в виде эссе по «Большим надеждам» и другие большие надежды, которые я должна была оправдать. Экзамен по статистике, итоговый проект по биологии, подготовка к выступлению в дискуссионном клубе, мой первый день в качестве капитана школьной женской команды по плаванию – и это только верхушка айсберга.

Каким бы ни было мое выражение лица в этот момент, оно все сказало за меня, потому что Пейдж побежденно подняла руки.

– Извини, – машинально сказала я.

– Во-первых, прекрати извиняться, – сказала Пейдж, с головой ушедшая в феминистскую теорию и агрессивно продвигающая ее. – И, во-вторых, что с тобой происходит?

Остатки дыма, наконец, развеялись.

– Что ты имеешь в виду?

– Все эти… штучки барби-отличницы, ты просто погрязла в них.

– Меня заботят мои оценки.

Пейдж фыркнула.

– Дома они тебя не заботили.

Под «домом» она подразумевает Нэшвилл, в котором мы выросли.

– Здесь все по-другому. – Ей это сложно понять, потому что она никогда не училась в академии Стоун Холл, элитной частной школе, где уровень конкуренции зашкаливает настолько, что Блэр Уолдорф ^[1] пришлось бы здесь изрядно попотеть. В тот год, когда мы переехали сюда, Пейдж была выпускницей и настояла на государственной школе, потому что ее оценок с предыдущего места учебы вполне хватало для поступления в университет. – Требования к ученикам в этой школе значительно выше. Да и поступать в колледж теперь гораздо сложнее: все слишком конкурентоспособные.

– Но не ты.

Ха. Может, я и не была такой до того, как она бросила меня ради Филадельфии. Сейчас же одноклассники знают меня как Терминатора. Или как Паиньку, как Пеппер Синий Чулок, или еще как-нибудь – зависит от того, на что хватит фантазии главному клоуну класса, Джеку Кэмпбеллу, и по совместительству большой занозе в моей заднице.

– И разве ты не подавала документы в Колумбийский университет? Думаешь, их будет волновать твоя вонючая «хорошо с плюсом»?

Я не думаю, я знаю, что их будет волновать моя вонючая «хорошо с плюсом». Я краем уха слышала, как какие-то девочки обсуждали ученика из другой школы, которому Колумбийский университет отказал из-за того, что к концу школы у него упала мотивация к учебе. Но прежде чем я смогла оправдать свою паранойю ничем не подкрепленной сплетней, открылась входная дверь и следом раздалось цоканье маминых каблуков.

– Пока, – сказала Пейдж.

Она отключилась быстрее, чем я успела повернуться обратно к экрану.

Я только вздохнула и успела закрыть крышку ноутбука до того, как мама вошла на кухню, одетая в ее обычную «аэропортную» одежду: пара узких черных джинсов, кашемировый свитер и огромные солнцезащитные очки, которые, если честно, смотрелись на ней несуразно в такой поздний час. Она подняла очки на идеально уложенные светлые волосы, чтобы проинспектировать мой вид и погром, который я устроила на ее обычно безупречно чистой кухне.

– Ты рано вернулась.

– А ты уже должна быть в постели.

Она подошла ко мне и обняла, а я сжала ее в ответ немного сильнее, чем это следовало бы сделать человеку, вымазанному в масле. Мамы не было всего несколько дней, но я чувствовала себя ужасно одиноко. Я все еще не привыкла к тому, что Пейдж и папы нет рядом.

Не отпуская меня, мама демонстративно принюхалась. Хотя я точно знала, что запах горелой выпечки уже развеялся, когда мама отстранилась, она скептически приподняла бровь, как это делает Пейдж, и не сказала ни слова.

– Я пишу эссе.

Она взглянула на противень с тортом.

– Кажется, книга очень захватывающая, – иронично сказала мама. – Это что, «Большие надежды»?