Не спи под инжировым деревом - Ширин Шафиева

Шёл год Первой Олимпиады.

До белизны отшлифованные улицы Баку заполнились туристами, я сдался на милость жары и начал носить шорты, став таким образом частью социологического опроса «Потребно ли мужчине показывать голые ноги?» (от создателей хита «Женились бы вы на не девственнице?»). Волонтёры Олимпиады постоянно принимали меня, высокого, светловолосого и короткоштанного, за иностранца и своими гигантскими, словно их кисти поразила слоновая болезнь, указующими перстами из пенопласта то и дело пытались наставить на путь истинный.

Именно тогда в мою жизнь ворвался Ниязи, и на этом жизнь, какой я её знал, закончилась. При воспоминаниях о Ниязи первыми приходят на ум его брови. Чёрные, кустистые и широкие, они появляются из тумана памяти свободно парящими в воздухе, словно две лигатуры над ещё не начертанными нотами. Вслед за бровями выступает лоб – такой подвижный, что кажется, будто по нему бегает рябь, отчего лицо Ниязи бывает похоже на телевизионный экран, изображение на котором искажают волны помех.

Когда я впервые увидел его, он был облачён в волонтёрскую футболку, фиолетово-бирюзовую, знойным летом напоминающую своими цветами о северном сиянии и холодных айсбергах. Под мышками и на спине темнели мокрые пятна, почти симметричные, как чернильные пятна теста Роршаха. То, что на спине, было похоже на венецианскую маску или морду козла. Ниязи много жестикулировал, чуть не задевая собеседников руками. Он пытался впарить нам билеты на пляжный волейбол – разумеется, женский. Это было первое, самое невинное проявление его неугомонной натуры, с которым я столкнулся. В голове у Ниязи постоянно толпились, словно зеваки на ярмарке, разные бредовые идеи. Сам он и не думал воплощать в жизнь большинство своих проектов, зато активно подбивал других. Например, как мне рассказывал Мика, басист нашей группы (он и познакомил нас с Ниязи), этот ненормальный придумал (или спёр у кого-то идею, не знаю) «нищего для богатых». Это такой нищий попрошайка, который надевает очень дорогую, но сильно поношенную одежду и поджидает своих благодетелей у всяких там бутиков. Идея ясна: подать такому попрошайке мало было бы просто неприлично. Ещё Ниязи придумал приходить в крупные банки, офисы операторов сотовой связи и им подобные богопротивные заведения, где люди вынуждены брать билет с номером и долго ждать своей очереди, чтобы их, наконец, соизволили принять, и продавать эти самые билеты тем, кто сильно торопится. Ну, и дальше в том же духе.

Ростом Ниязи мне по пояс, и физиономия у него мартышечья. Сайка, правда, сказала потом, что он симпатичный. Я выразил сомнение. Легко и не слишком категорично, чтобы не показать, что я задет или там ревную. Она засмеялась и начала объяснять, что парни таких вещей не понимают, и Ниязи определённо типаж, нравящийся всем девушкам. Если им, конечно, необходим карманный молодой человек, которого можно резко выпускать, когда надо напугать кого-то, подумал я, но промолчал. «Подумал, но промолчал» – это наиболее естественное для меня состояние. Иногда оно становится причиной многих неудобств. «По-моему, он немножко похож на Колина Фаррелла», – добавила Сайка, почему-то полная решимости переубедить меня, можно подумать, сосватать собралась. «Ага, только если бы мамаша Фаррелла во время беременности всю дорогу курила, бухала и употребляла запрещённые вещества», – заключил я.

В общем, дело было под Девичьей Башней, где мы с нашей группой – квинтет Death and Resurrection, всем слушать и трепетать! – собрались, чтобы вместе решить, куда пойти. Потому что пойти в этом городе некуда, особенно если вы молоды и вас распирает от мыслей, чувств и гормонов. Мы всегда так – сначала спорим, а в итоге идём туда, где на креслах уже навсегда остались отпечатки наших задниц. Предлагаю сделать гипсовый слепок с моего и, когда я наконец свалю отсюда в большой мир и стану богатым и знаменитым, выставлять в каком-нибудь малопосещаемом местном музее.

Стоим мы и вяло перебираем возможные способы провести время. Один предлагает – все остальные отвергают. Над нашими головами с яростным писком носятся чёрные стрижи. Эмиль нервничает: под летающими птицами стоять ему неуютно, он боится, что они на него накакают. Прецеденты уже были. Отчего-то птицы обожают помечать нашего барабанщика таким образом. Может быть, их привлекают его густые кучерявые чёрные волосы, похожие на лобковые. Будь я птицей, я бы тоже не удержался. Просто он такой невезучий человек. Готов поспорить, что у него даже туалетная бумага постоянно рвётся мимо линии перфорации.

Стоим мы, страдаем, и вдруг – какой-то прямо инфразвук на всю площадь:

– Мика! Микамикамикаааа! – с характерной интонацией, с какой зовут, соблазняя едой, шкодливую кошку. Мы обернулись и увидели существо, обладавшее удивительно глубоким басом для такого мелкого тельца.

– А, Ниязи, привет, – сказал Мика и немного виновато посмотрел на нас. Мы, непатриотичные неформалы, критически уставились на новоприбывшего, одетого, как я уже упоминал, в волонтёрскую футболку. Бейджик, жизнерадостная улыбка на бровастом лице – он произвёл на меня впечатление придурка. А потом просто – произвёл впечатление. Этот человек-катализатор, этот трикстер перевернул мою жизнь. Я умер из-за него. Но всё по порядку.

– Чуваки, знакомьтесь, это Ниязи, мой э-э… друг, – представил нас (как мне показалось – с неохотой) Мика. – Ниязи, это Джонни, Эмиль, Сайка…

– Да-да, – перебил его Ниязи, который, помимо прочих достоинств, страдал от преждевременного словоизвержения, – у меня есть билеты на пляжный волейбол, кому надо? Последние остались, больше нигде не найдёте.

Моего имени в тот раз он так и не узнал. Команда начала смущённо переглядываться. Я сохранял хладнокровие – у меня есть девушка, мне на женском волейболе делать нечего.