Винни-Пух и все-все-все - Алан Александр Милн Страница 14

Пятачок со дна кармана Кенги что-то пискнул — точь-в-точь как Ру.

— Кролику пришлось уйти, — сказал Пух, — он, наверно, вспомнил о каком-то важном деле. Вдруг.

— А Пятачок?

— Наверно, Пятачок тоже о чем-нибудь вспомнил. Вдруг.

— Ну ладно, мы пошли домой, — сказала Кенга. — Всего доброго, Пух!

Три огромных скачка — и она исчезла из виду.

Пух посмотрел ей вслед.

"Хотел бы я так прыгать! — подумал он. — Почему это одни умеют, а другие нет? Очень, очень обидно!"

Кенга, спору нет, отлично умела прыгать, но Пятачку минутами, по правде говоря, хотелось, чтобы Кенга не умела. Бывало, возвращаясь домой из дальней прогулки по Лесу, Пятачок мечтал стать птичкой и уметь летать, но теперь, когда он болтался на дне кармана Кенги, в голове у него прыгали такие мысли:

называется это

это летать, на не

то никогда соглашусь! "

"Если я

— Ууууууу! — говорил он, взмывая в воздух, а спускаясь вниз, он говорил: — Ух!…

И ему пришлось повторять "Уууууууу — ух!", "Уууууууу — ух!", "Ууууууу — ух!" всю дорогу — до самого дома Кенги.

Конечно, дома, как только Кенга расстегнула свой карман, она заметила, что произошло. В первую секунду она чуть было не испугалась, но сразу поняла, что пугаться нечего — ведь она была вполне уверена, что Кристофер Робин никому не позволит обидеть Крошку Ру.

"Хорошо, — сказала она про себя, — раз они решили разыграть меня, я их сама разыграю".

— Ну, Ру, дорогой мой, — сказала она, вытащив поросенка из кармана, — пора укладываться спать.

— Ага! — сказал Пятачок, стараясь произнести это слово как можно лучше. Но, увы, после такого ужасного путешествия "ага" получилось не очень хорошее, и Кенга, по-видимому, не поняла, что оно означает.

— Сперва купаться, — весело сказала Кенга.

— Ага! — повторил Пятачок, тревожно оглядываясь в поисках остальных.

Но остальных не было. Кролик сидел дома и играл с Крошкой Ру, чувствуя, что с каждой минутой все больше и больше его любит, а Пух, который решил попробовать стать Кенгой, все еще учился прыгать в той же ямке с песком.

— Не знаю, — сказала Кенга очень задумчивым голосом, — может быть, тебе лучше сегодня принять холодную ванну? Как ты думаешь, Ру, милый?

Пятачок, который никогда особенно не любил купаться, задрожал от возмущения и сказал самым мужественным голосом, каким только мог:

— Кенга! Я вижу, что пришло время поговорить начистоту.

— До чего же ты смешной глупыш, Ру, — сказала Кенга, наливая воду в ванну.

— Я не Ру, — громко сказал Пятачок. — Я Пятачок!

— Да, милый, да, — сказала Кенга ласково. — Никто с тобой не спорит!… И голосу Пятачка подражает, какой умница! — пробормотала она, доставая с полки большой кусок желтого мыла. — Ну, что ты у меня еще придумаешь?

— Ты что, не видишь? — закричал Пятачок. — Глаз у тебя, что ли, нет? Погляди на меня!

— Я-то гляжу, маленький мой Ру, — сказала Кенга довольно строго. — А вот ты помнишь, что я тебе вчера говорила про гримасы? Если ты будешь строить такие гримасы, как Пятачок, то, когда вырастешь, станешь похож на Пятачка, и ты тогда об этом очень-очень пожалеешь. А теперь — марш в ванну и не заставляй меня повторять это еще раз!

И, не успев опомниться, Пятачок оказался в ванне, и Кенга принялась изо всех сил тереть его большой лохматой мочалкой.

— Ой! — пищал Пятачок. — Отпусти меня! Я же Пятачок!

— Не открывай рот, дорогой, а то в него попадет мыло, — сказала Кенга. — Ну вот! Что я тебе говорила?

— Ты-ты-ты, ты это нарочно сделала, — булькнул было Пятачок, как только смог снова заговорить…

Но тут во рту у него оказалась мочалка.

— Вот так хорошо, милый, помалкивай, — сказала Кенга.

В следующее мгновение Пятачок был извлечен из ванны и крепко-накрепко вытерт мохнатым полотенцем.

— Ну, — сказала Кенга, — а теперь прими лекарство — и в постель.

— К-к-какое ле-ле-карство? — пролепетал Пятачок.

— Рыбий жир, чтобы ты вырос большим и сильным, милый. Ты же не хочешь быть таким маленьким и слабеньким, как Пятачок, правда? Ну, так вот.

В этот момент кто-то постучал в дверь.

— Войдите, — сказала Кенга.

И вошел Кристофер Робин.

— Кристофер Робин, Кристофер Робин! — рыдал Пятачок. — Скажи Кенге, кто я. Она все время говорит, что я Ру! А я ведь не Ру правда?

Кристофер Робин осмотрел его очень тщательно и покачал головой.

— Конечно, ты не Ру, — сказал он, — потому что я только что видел Ру в гостях у Кролика. Они там играют.

— Ну и ну! — сказала Кенга. — Подумать только! Как это я могла так обознаться!

— Ага, ага! Вот видишь! — сказал Пятачок. — Что я тебе говорил? Я Пятачок!

Кристофер Робин снова покачал головой.

— Нет, ты не Пятачок, — сказал он. — Я хорошо знаю Пятачка, и он совершенно другого цвета.

"Это потому, что я только сию минуту принял ванну", — хотел сказать Пятачок, но успел сообразить, что, пожалуй, говорить этого не стоит. Едва он открыл рот, собираясь сказать что-то совсем другое, Кенга живо всунула ему в рот ложку с лекарством и похлопала его по спине и сказала ему, что рыбий жир очень, очень вкусный, когда к нему как следует привыкнешь.

— Я знала, что это не Пятачок, — сказала Кенга потом. — Интересно, кто это все же может быть?

— Может быть, какой-нибудь родственник Пуха? — сказал Кристофер Робин. — Скажем, племянник, или дядя, или что-нибудь в этом духе?

— Вероятно, вероятно, — согласилась Кенга. — Только нам надо придумать ему какое-нибудь имя.

— Можно звать его Пушель, — сказал Кристофер Робин. — Например, Генри Пушель. Сокращенно.

Но, едва получив новое имя, Генри Пушель вывернулся из объятий Кенги и прыгнул вниз. К его великому счастью, Кристофер Робин оставил дверь открытой.

Никогда в жизни Генри Пушель-Пятачок не бегал так быстро, как сейчас! Он несся, не останавливаясь ни на секунду. Лишь в сотне шагов от дома он прекратил бег и покатился по земле, чтобы вновь обрести свой собственный — милый, уютный и привычный — цвет…

Так Кенга и Крошка Ру остались в Лесу. И каждый вторник Крошка Ру отправлялся на целый день в гости к своему новому другу — Кролику, а Кенга проводила весь день со своим новым другом — Пухом, обучая его прыгать, а Пятачок в эти дни гостил у своего старого друга Кристофера Робина.

И всем было ужасно весело!