Пленница дождя - Алина Знаменская Страница 9

В мастерской Ильи пахло бензином. Он объяснил, что так пахнет краска для работы по шелку. Он выполнял специальный заказ. Комната без мебели тем не менее не казалась неуютной. Ее заполняли рамы, холсты, мольберты. Пока Саша осматривалась, художник расчищал пространство для нее. Что-то унес за занавеску, притащил табуретку.

— Подожди минуточку, я сейчас.

Саша впервые в жизни была в мастерской художника. Здесь царил беспорядок, но это был необычный беспорядок. От нагромождения художественных предметов комната не становилась бесприютной. Напротив, все в ней было наполнено необъяснимой живой притягательностью.

— Вот.

Саша повернулась на голос. Прямо на нее с портрета смотрели огромные глаза ее матери. Лика Ольшанская была нарисована по пояс. Она стояла у окна, за стеклами которого лил дождь.

Женщина, находящаяся в глубине, за пеленой дождя и за стеклом, выглядела пронзительно грустной — ее глаза блестели как от слез, хотя понятно было, что виной всему дождь.

Художник ждал, вероятно, Сашиной реакции — реакции не было.

Саша не знала, что сказать. Что говорят в таких случаях? Похоже? Не похоже?

— Картина называется «Пленница дождя», — пояснил художник.

Саша молчала. В душе она согласилась, что название красивое. И очень точное. Женщина не может никуда выйти, она в плену у этой воды. Особенно если она не любит дождь. А то, что дождь ей не по душе, говорили ее глаза. Большие грустные глаза.

На другой картине мать была изображена в лесу. Снова дождь. Но уже грибной, солнечный. Здесь Лика смеется.

— Но почему снова дождь?

— Я люблю дождь. А Лика почему-то нет. А вы любите дождь?

— Мне все равно, — сухо отрезала Саша.

Ей хотелось сменить тему. Вероятно, художник ждет от нее восхищения, всяческих комплиментов. А у нее другое на уме. Конечно же, мать увлеклась этим парнем. Наверное, нетрудно для женщины увлечься молодым талантливым человеком и уйти в это увлечение с головой. Выходит, этот лохматый отнял у нее мать? Та забыла все, забыла мать, дочь. Даже открытки к праздникам не считала нужным посылать. Она позировала художнику, ездила с ним на прогулки и совсем не думала о ней, Саше. А Саша в эти минуты, может быть, бегала к почтовому ящику или изучала материны детские фотографии с тайным замиранием сердца.

От нахлынувшей обиды у Саши сжалось сердце и на глазах появились слезы. Илья заметил эти слезы. И понял их по-своему. Он растроганно взял Сашу за руку.

— Ты такая впечатлительная…

— Да что ты понимаешь! — Саша выдернула руку. — Вдохновение! Любовь! Да пошли вы все со своей любовью! Зачем я только сюда приехала!

Она метнулась к выходу, но по дороге, конечно же, натыкалась на холсты и коробки с красками. Было непонятно, что она имеет в виду — свой приезд в этот город, где ее никто не ждал, или же в мастерскую Ильи. Художник в изумлении провожал ее глазами. Наконец она задела локтем мольберт, он рухнул, вслед за ним рассыпались краски, и тогда Саша разревелась.

— Не уходите, Саша. Вы должны мне помочь, — заговорил Илья, глядя, как она, всхлипывая, собирает тюбики с краской в коробку. — Понимаешь… Я люблю твою мать. А она не хочет меня видеть…

«Опять он со своей любовью! — зло думала Саша, запихивая тюбики в коробку. — Как будто Лике сейчас есть дело до чьей-то любви! Неужели он не видит, что она тяжело больна, что ей не до него!» Так думала Саша, но с детства привыкшая скрывать свои мысли, и сейчас держала их при себе. Все клокотало в ней, но она молчала, будто немая.

Илья, решив, что она готова его выслушать, продолжал:

— Я даже не могу передать ей фрукты, купить лекарство. Ее соседка захлопывает дверь перед моим носом.

— Чем же ты провинился? — не скрывая сарказма, поинтересовалась Саша.

— Не знаю. Она ушла без объяснений. Просто приказала мне больше не появляться у нее. Разлюбила…

И он виновато улыбнулся.

— Ну а я-то чем тебе могу помочь? — без особого участия в голосе поинтересовалась Саша.

— Ты ведь дочь. От тебя она примет.

Он поднялся и ушел за занавеску.

— Вот. Много у меня нет, это на первое время. Купи ей что нужно.

Саша молчала. Она не хотела брать деньги у Ильи. Что-то в ее душе противилось этому. Кто знает, что там произошло у матери с этим парнем. Может, он ее предал. Изменил. Или просто до смерти надоел.

С другой стороны, у Саши действительно не было денег. Ну не рассчитывала она застать мать в таком состоянии. К тому же эта неприятность на вокзале. Не получалось, как в мечтах, «увидеть и спросить». После «увидеть и спросить» она, вероятно, смогла бы красиво уйти. И начать новую жизнь. А могла бы остаться. И опять же — начать новую жизнь. Но то, что она увидела, не позволило ей задавать вопросы. Не могла она и уйти. И остаться тоже не могла. Она могла только БЫТЬ ОКОЛО. А для этого нужны деньги. Она молча взяла протянутые ей купюры.

— Только не говори, что это от меня. Ладно? Конечно, здесь мало. Но я надеюсь на выставку. У меня скоро выставка, тогда, возможно, я продам часть картин. И у меня будут деньги, чтобы организовать ей хорошее лечение. Может быть, нужно будет отправить Лику в санаторий. Теперь вдвоем мы ее вытянем. Правда?

Илья говорил тихо. У него вообще манера говорить была такая — приглушенная. И у Саши создалось впечатление, что он втягивает ее во что-то свое. Захотелось прервать этот полушепот. И она громко сказала:

— Мне пора идти!

И он покорно поплелся за ней в прихожую. Похоже, он давно не видел Лику. Он просто не представляет, в каком она состоянии. Не подозревает, НАСКОЛЬКО она далека от той Лики, которая на его картинах. Чудовищно далека.

Когда ее тоненькая иссохшая ручка дотронулась до Сашиной, то девочка почувствовала озноб. Ее сотрясала внутренняя дрожь, словно к ней прикоснулась сама смерть. Мать выглядела жалкой, беспомощной, маленькой. Они поменялись ролями.

В общежитии Сашу давно поджидала Настя. По тому, как долго не было подруги, та догадалась, что поиски к чему-то привели. И теперь изнемогала от любопытства.

Хотя слово «изнемогать» плохо подходило к Настиной позе. Она валялась на полу на груде раскрытых брошюр, болтала голыми ногами и ела черешню. В левой руке она держала толстенную книжку с пьесами Горького.