Черный Лев - Джуд Деверо Страница 81

Лайонин все еще с восторгом прикладывала Монтгомери к груди, наслаждаясь приятными ощущениями, когда маленькие губки упрямо тянули за сосок. В эти моменты она по-прежнему становилась единым целым с сыном. Он рос с каждым днем и уже обращал внимание на пламя свечи и лица окружающих. Мало того, отличал руки матери от всех остальных, которые держали и касались его.

В Мальвуазене по-прежнему было много гостей, приезжавших со слугами. Из подвалов приносили перины, проветривали и раскладывали по всем комнатам. Уже не хватало места, поэтому, как было принято, в хозяйской спальне поставили лишние кровати. По ночам занавеси их кровати были задернуты, но супруги не могли не слышать храпа вторгшихся в их жизнь родственников.

И все же Лайонин прижалась голой грудью к спине Ранулфа, перекинула ногу через его бедра и, тихо мурлыча, потерлась всем телом. Он быстро повернулся, притянул ее к себе и, сжав в стальных объятиях, стал яростно ласкать кремовую кожу, упругие ягодицы, каждый изгиб.

Лайонин прильнула к нему, чувствуя, как вздымается его возбужденная плоть, и ее желание стало еще острее. Давно не утоляемый голод, накопившийся за время разлуки, требовал, чтоб его утолили. Она пробежалась ладонью по бугристым мышцам его спины, изнемогая от возрастающей страсти, прижалась к его плечу, касаясь бронзовой кожи губами, зубами, языком. Прикусила его шею, снова потерлась грудью о его грудь. Жесткие волоски щекотали кожу, посылая озноб по спине.

Немного подождав, она слегка сжала зубами мочку его уха и, когда дыхание Ранулфа участилось, толкнула его на простыни, потерлась бедром между его ногами, наслаждаясь своей властью над этим могучим воином. И все продолжала гладить его, ощущая сдержанную силу, которой она одна могла управлять, использовать, как ей хотелось. Розовые вершинки слегка касались кожи и черных завитков.

Из ее горла вырвался низкий, грудной стон, и кончик языка коснулся его раскрытых губ. Звук сменился животным, гортанным смехом, когда он затрепетал под ней. Она вобрала его нижнюю губу и стала посасывать, обводя языком, воркуя и лаская его.

– Я голоден, Мелита. Принеси мне поесть или пошли служанку. Не могу засыпать в чужом месте на пустой желудок, – громко проворчал Уильям, ночевавший в их спальне. Лайонин, заслышав голос отца, инстинктивно скатилась с мужа. Ранулф притянул ее обратно, но оглушительный грохот заставил его встрепенуться и открыть глаза. Тяжелая рука застыла на ее бедре. Ранулф вздохнул и стиснул зубы, пытаясь успокоиться.

– Сэр Уильям, чем могу помочь? – окликнул он, не раздвигая занавесок.

– Ничем, лорд Ранулф. Я всего лишь хотел спуститься на кухню и поесть, но здесь все незнакомо, и я не могу найти дорогу.

Очередной грохот подтвердил его слова.

– Я должен идти, или твой отец уничтожит мой дом и не даст насладиться женой, – прошипел он, с видом обвинителя глядя на нее. – Счастье, что он твой родственник, иначе я попросту выкинул бы его из окна и избавился бы и от погрома, и от неуклюжего медведя. Пойду оденусь и поем вместе с ним. Все равно мне сегодня не уснуть.

Он нагнулся, чтобы поцеловать Лайонин в щеку, но, когда она погладила его по животу, поспешил отстраниться:

– Нет, Львица, я не возьму тебя, пока твой отец крутится здесь, подобно раненому вепрю.

С этими словами он оставил ее. Лайонин ударила кулаком по подушке. Но тут же стала просить у Бога прощения за ругательства, которыми осыпала отца.

Когда Ранулф, от которого сильно несло вином, вернулся, она уже спала. Увидев свернувшуюся калачиком жену, он мирно вздохнул, лег, притянул ее к себе и тоже закрыл глаза.

На рассвете весь дом уже был на ногах, и Лайонин быстро вовлекли в водоворот приготовлений к крестинам Монтгомери. Днем отец Уотт провел торжественную церемонию в церкви зала «черной стражи», озаренного солнечными лучами, струившимися сквозь прекрасные цветные витражи окон. Беренгария отдала притихшего малыша отцу Уотту, который погрузил его в святую воду. Монтгомери мигом напыжился, покраснел и издал такой громкий вопль, что Дейкр с улыбкой покачал головой, восхищаясь силой его легких.

Позже гости одарили новорожденного подарками: чашами, усыпанными драгоценными камнями, и золотой посудой. Лорд Дейкр преподнес крестному сыну маленькое, предназначенное для пони седло с гербом Мальвуазенов. Но лучше всех даров был тот, что приготовил для жены граф Ранулф: бокал для вина, верх и дно которого были оплетены золотой филигранью, усыпанной изумрудами, жемчугом и алмазами. На золотой ножке были выгравированы слова любви Ранулфа к прелестной молодой жене.

Прочтя надпись, Лайонин подняла на мужа затуманенные глаза.

– Чтобы ты никогда больше не забывала, – ответил он на безмолвный вопрос. Она притянула его голову и забылась в поцелуе, поведавшем ему не только о благодарности, но и гораздо более сильных чувствах.

Громкие восторженные крики наполнили зал. Гости чествовали не только наследника графа, но и счастливую чету.

Ночью измученная Лайонин свалилась в постель, пока Ранулф пил вместе с Дейкром и Трейверсом. Она понимала, что нежелание присоединиться к жене вызвано событиями прошлой ночи, и старалась не слишком сильно ждать скорейшего отбытия гостей.

На третий день были назначены развлечения. Уильям, поймав жену и дочь в парадном зале, объявил:

– Я хочу видеть своего сына за работой. Он обещал наставить меня, как правильно тренировать моих людей. – И, обняв Лайонин за плечи, добавил: – Вижу, дочь моя, тебе очень повезло. Он хороший человек и достоин тебя! Можешь им гордиться.

– Да, отец.

Этот день Лайонин провела с матерью и Беренгарией и пообещала обеим черенки роз, когда-то подаренных мужу королем Эдуардом. После обеда, когда в доме стало тихо, мальчик принес ей записку.

– Мне дал ее какой-то мужчина и сказал, что это от лорда Ранулфа.

Лайонин улыбнулась, отослала его на кухню за пирогом и быстро развернула свиток.

«Жду у ручья к северу от Колбурнской церкви.

Ранулф».

Сердце ее затрепетало, как у молоденькой девушки. Неподобающе быстро для порядочной жены и матери.

Она бросила свиток на скамью и огляделась. Главное, чтобы никто ее не увидел, иначе она просто не сможет покинуть гостей ради любовного свидания с мужем.

Подбежав к конюшне, она велела Расселу оседлать Лориэйджа. Лайонин не ездила на вороном со своего возвращения, и даже самый вид сильного молодого животного возбудил ее. Вскочив в седло, она помчалась навстречу Ранулфу и радости, которая ее ожидает.

Смеясь, она откинула голову. Капюшон упал, и ветер, сорвав скромный ободок и вуаль, принялся трепать ее волосы, в беспорядке раскинувшиеся по плечам. Как это прекрасно: быть свободной от требований долга и обязанностей и спешить к возлюбленному, наслаждаясь украденными минутами.

Она ударила каблуками в бока вороного, и тот полетел еще быстрее, взволнованный не менее хозяйки. Грива и хвост развевались по ветру. Они скакали по зеленеющим лугам, мимо деревьев, домов и их обитателей.