Зеркало, зеркало - Бетси Фюрстенберг Страница 51

Жози и Августина поднимались в гору. Их путь лежал мимо убогих лачуг. Во дворах не было ни травинки. Там хрюкали тощие черные, почти одичавшие свиньи. Казалось, мухи здесь особенно назойливы, а жара — совершенно нестерпима. Августина, старая, но еще не дряхлая, остановилась передохнуть. Ее седые волосы, заплетенные в косы, были уложены вокруг головы. В сумке она несла травы, собранные в лесу, и надеялась излечить ими свою дочь Марианну. Августина слыла колдуньей, и о ней ходили легенды. Бывало, своими настойками и заклинаниями она поднимала людей, уже стоящих одной ногой в могиле. Но на этот раз травы и коренья, свечи и курильницы, молитвы и заклинания не помогали, и Марианне с каждым днем становилось все хуже.

Августина родилась в одной из самых почитаемых семей на Гаити. Муж ее был замешан в неудавшейся попытке свержения местного диктатора, и ему пришлось уехать отсюда. Жози как-то спросила, почему Августина не отправилась к мужу в Чили или к своим братьям в Америку.

Старушка указала на жалкие лачуги.

— Муж не мог оплатить мне поездку по морю. К тому же мое колдовство и магия нужны здесь. Вот Марианна — другое дело, она всегда хотела уехать.

— Почему?

— Надеялась заработать в Нассау и перебраться к отцу в Чили. Но вместо этого в один прекрасный день вернулась домой, держа тебя на руках.

Жози размышляла о том, что знает Августина об обстоятельствах ее рождения. По словам Марианны, самый страшный грех на Гаити — рождение ребенка вне брака. Чего бы ни достиг впоследствии этот несчастный, от клейма бастарда ему не избавиться никогда. Семья Лапуаре гордилась своими древними корнями, но Жози, не имевшая отца и наполовину белая, стала для всех позором. Теперь, увидев, из какого ада сбежала мать, Жози почувствовала к ней сострадание.

Едва они прибыли на Гаити, она сама испытала непреодолимое желание немедленно уехать. Вопиющая нищета причиняла Жози почти физическую боль, а после роскоши Венеции казалась нереальной. Но Марианна умирала и не собиралась покидать родной дом. Ее не удавалось убедить в том, что медицинская помощь на острове крайне примитивна. Она смирилась со своей участью, ибо верила в судьбу, и хотела лишь одного — избавиться от боли.

Августина, относившаяся к врачам с подозрением, обрадовалась, что дочь отказалась от них. Старуха дорожила своей репутацией самой всесильной колдуньи на острове и не желала видеть в своем доме людей, которых считала шарлатанами. Но несмотря на все ее усилия, Марианна худела день ото дня все больше, временами стонала от боли и уже едва ли сознавала, что мать пытается ей помочь. Старуха произносила заклинания, поила дочь отварами из трав, но боль притуплял только морфий. Врачи прописали его, поняв, что Марианна безнадежна.

Изнуренные жарой, Августина и Жози медленно поднимались по склону холма. Дом из дерева и камня скрывала от глаз зеленая ширма бугенвиллей. Дом Августины был гораздо меньше бунгало в поместье Нордонья, но по сравнению с другими в округе казался весьма внушительным. На дорожке, ведущей к нему, собрались жители деревни, но, завидев Августину, они почтительно расступились. Жози заметила, что люди отводят глаза. Многих из них она уже видела прежде. Они смущенно предлагали Августине подарки — в награду за заклинание или проклятие. Девушку крайне удивило, что старуха представила местным жителям ее, получившую образование в привилегированной монастырской школе для белых, как свое собственное дитя, рожденное при помощи колдовства и заклинаний. Этот обман почему-то привел Жози в ужас, хотя, в сущности, на Гаити все напоминало кошмар наяву. Августина связывала с девушкой большие надежды, полагая, что та поможет ей осуществить какое-то особое колдовство ради укрепления чести семьи.

Жози и старуха вошли в дом. Благодаря закрытым ставням в комнате было прохладно. Марианна лежала на кушетке и тихо стонала. Августина поспешила в свою странную, напоминающую сарай кухню готовить питье из трав.

Марианна открыла глаза:

— Жози? Мне явилась Пресвятая Дева и велела предостеречь тебя.

Девушка склонилась над матерью, стараясь понять ее невнятную речь. У Марианны теперь часто бывали галлюцинации — то от боли, то от наркотиков.

— Пообещай, что, когда все кончится, ты вернешься в Нассау.

— Конечно, вернусь, мама.

— Августина хочет, чтобы ты осталась и обучилась колдовству. От меня ожидали того же, но я сбежала. Не позволяй ей уговорить тебя. — Потом ее речь стала бессвязной.

Вскоре вернулась старуха. Встав на колени возле кровати, она положила одну руку на колено дочери, другую — на ее лоб. Это была поза Богоматери, склонившейся над телом Христа. Жози не раз поражалась, что ритуалы Августины напоминают католические обряды.

Марианна дотянулась до руки дочери и еле слышно пробормотала:

— Позвони Карло.

— Я ему позвонила. Он уже в пути. — Жози было отвратительно лгать, но сейчас она считала необходимым утешить мать. — Ему непросто добраться сюда от аэропорта. Ты же знаешь, между поселком и городом плохое сообщение.

— Он обязательно приедет, — прошептала Марианна и вновь погрузилась в забытье.

Жози сжала руку матери, словно пытаясь удержать ее на этом свете. Ей так хотелось хоть чем-нибудь помочь Марианне, что, когда та впервые попросила связаться с Карло, девушка обрадовалась и помчалась на почту, к ближайшему телефону. Сначала она позвонила в палаццо, но там сказали, что Карло в Лайфорд-Кэй. Дозвонившись туда, Жози услышала, что граф не появлялся там почти два года. Сначала она пришла в отчаяние, а потом поняла, что Карло все равно не поехал бы на Гаити проститься со своей чернокожей экономкой. Лучше забыть о нем и утешить мать спасительной ложью.

Жози закрыла глаза, чувствуя невыразимую горечь. А ведь она и без того уже вынесла слишком много ударов судьбы!

Целую неделю она почти не отходила от матери, а та тихо говорила с ней в минуты просветления. Держа Марианну за руку, Жози почувствовала ее предсмертную дрожь и с ужасом увидела, как жизнь покидает единственного любившего ее человека. Девушка уронила голову на руки и беззвучно рыдала, пока Августина не оттащила ее от тела матери.

В маленькой жалкой церкви пел хор, словно стараясь облегчить страдания Жози. Новшества Экуменического совета еще не достигли этой глухой гаитянской деревушки, и священник, торжественный и красивый в своем черном облачении, совершал заупокойную службу на латыни. Сами по себе молитвы почти ничего не значили для Жози, но знакомый ритуал действовал на нее умиротворяюще. Женщины всхлипывали, но у Жози больше не осталось слез.