Santa Рома - Ольга Горышина Страница 50

Что со светом, что без света Рома спал плохо. Что с открытым окном, что с закрытым было душно и, что хуже, тошно. Он чувствовал себя идиотом — не мог понять, когда именно перегнул палку в своем дедморозстве, чтобы Соня решила, будто он ждет определенную благодарность от нее. Или просто давно не общался со школьницами, у которых скрытое заигрывание — часть девичьей игры, чтобы просто не заскучать.

С другой стороны, он может собой гордиться — значит, она ему доверяет на все сто, раз позволяет себе игры на грани. Другой бы не переживал, как потом смотреть ее папаше в глаза. Другой…

Или дело совершенно в другом — ему ничего не надо: ни от нее, ни вообще от кого бы то ни было женского полу. Какое молоко, какое дуть на воду, да он и в прорубь ни с кем не прыгнет. Как научиться вновь доверять, ну как? У Сони нет на это ответа. Соня наоборот подпитывает свою ненависть к матери ежедневными лишениями, которые терпит из-за чужого ребенка.

Ладно — вытащит ее на денек из кромешного ада, сделает добро. Вот и повод с куклами придумал: погуляют, в кафе сходят, поговорят начистоту. Может, действительно он чем-то помочь сможет. Жалко девчонку. Пропадет. Инстинкт старшего брата сработал? Или другое? Да нет… Хотя чего там нет. Пообщаются, узнают друг друга… Зачем загадывать? Это же не желание под бой курантов. А что он загадал? Забыть Агату. Побыстрее и лучше без ящика водки.

Он просыпался в шесть и в семь. В семь ноль пять подскочил. Одернул футболку и вышел в коридор. Зимой невозможно проснуться даже с будильником. Он сначала проверил выключатели в ванной, потом заглянул на кухню — с вечера ничего не изменилось.

— Соня, вставай!

Рома не стал стучать, просто открыл дверь — спит, как и предполагал.

— Эй! — он присел подле узкой тахты и потряс Соню за плечо.

Та встрепенулась, но глаза разлепила не сразу. Открыла рот, но ничего не сказала. Свет он не зажег, оставил дверь открытой, чтобы стало светло, но глаза спросонья не сожгло.

— Семь десять…

— Что?

Он шептал. Она закричала. От неожиданности Рома отпрянул, и Соня смогла вскочить, и только потом сообразила, в каком виде перед ним стоит: в футболке и трусах, в каком же еще, с голыми ногами.

— Я пойду чай заварю, — отвернулся он по-быстрому, чтобы не засмущать ее еще сильнее.

— Я не буду. Мне через двадцать минут нужно быть на работе! — понеслось ему в спину дробью.

— Будешь через двадцать пять. Одевайся, я сам разберусь тут… Хочешь свитер теплый?

— Твой? — так и разговаривали они спиной.

— Не мой, конечно, но новый. Сейчас чайник поставлю и достану. Я помню, в какой он коробке.

Чайник весело шумел, он нашел в хлебнице огрызок батона — не первой свежести, но выбирать не из чего. Достал из холодильника масло и докторскую колбасу. Лет сто не ел такую… Вернулся к коробкам. Свитер все еще в шуршащем пакете. Бело-красно-синий с геометрическими снежинками. Соня выглянула из ванной, когда он еще сидел вприсядку и комкал упаковку.

— Примеришь?

— Так жарко, — вспыхнула она.

— Через пять минут выходить, — улыбнулся в ответ и расправил перед ней свитер, точно красную тряпку перед быком.

— Мне нравится, — ответила Соня.

— Мне тоже…

Она оделась, а он прижался к стене, рассматривая ее — потом сообразил, что они потеряли драгоценных минуты три.

— Иди жуй и зубы чистить.

— У меня есть сосульки. Конфеты… — снова вспыхнула Соня.

— Зубы один раз даются. Давай, за стол! У тебя же есть кипяченая вода чай разбавить?

Соня кивнула. На пять минут они все же присели к столу.

— Я все вымою, — сказал Рома, высылая ее жестом вон. — Ты сто лет одеваться будешь.

Убрал — стало чисто. Ну, насколько хорошо можно было навести чистоту за минуту. Соня уже обулась. Рома засовывал ноги в ботинки стоя, куртку накинул на ходу, а сумку она сама ему протянула. Тапки только посередине коридора бросил, но не стал просить открыть дверь — будет тогда минимум десятиминутное опоздание.